…Олег выходит из лифта на нужном этаже. Дверь апартамента Чарли Ксерокса почему-то открыта. Внутри доносятся шумные голоса. С порога он видит несколько людей, занимающихся установкой какого-то сложного фотографического оборудования. Квартира неузнаваема, все двери открыты, исчезли шторы и драпировка, исчезла тяжеловатая мебель, рояль, картины…
Олег потряс головой, ему стало даже слегка не по себе от неузнавания. Может быть, ошибся дверью? Но нет – вот висит на прежнем месте обрывок плаката, сорванный прошлый раз капризным «Юношей»…
Озабоченные молодые люди не обращают на вошедшего никакого внимания. К кому бы он ни обращался…
– Can I see Mr. Xerox? Where is Charles Xerox, please?
…все только пожимали плечами.
Один из фотографов довольно бесцеремонно попросил Олега:
– You guy, take a spot for a moment.
…и сфотографировал растерянную физиономию на фоне белой стены: видимо, ему нужно было прикинуть свое рабочее место.
Наконец Олег определил менеджера, делового субъекта в твидовом пиджаке и темных очках, показал ему визитную карточку и спросил:
– What’s going on?
Менеджер повертел в руках карточку, потом его как будто осенило.
– Well, this fellow is gone. He sold the studio to my boss and went home.
ОЛЕГ.
Home? where is his home?
МЕНЕДЖЕР.
Ask another question, buddy. Somewhere abroad, I guess. Well, somewhere in Australian, I bet. Why? What’s the matter with you? Are you OK? What can I do for you?
Вдруг на мгновение перед глазами Олега как бы вспыхнул ярчайший свет, и он увидел, что стены студии оклеены его московским кошмаром – плакатами массовой агитации. Ничего больше в поле зрения, только Брежнев, Ленин, ракетчик, рабочий, Брежнев, Ленин… Он тряхнул головой и снова увидел суетящихся рабочих и менеджера, который повторил свой вопрос:
– What can I do for you?
ОЛЕГ.
Nothing.
Другой бы, может быть, и не поверил в неожиданное несчастье, в коварный поворот судьбы, попытался бы еще что-то спасти, куда-то бы еще помчался, стал бы, что называется, трепыхаться, нашему герою достаточно было «Австралии», чтобы убедиться, что все рухнуло, все пропало, он обманут, предан и началась черная полоса его жизни.
Он идет по вечерним манхэттенским улицам, медленно тащится со своей московской сумкой. Мелькающие огни на Сорок Втором стрите, черные физиономии развязных проституток – Come on, honey! – вырывающаяся вдруг из-за угла буйная толпа подростков, преследующая несущегося в ужасе человека без штанов, вздыбившиеся лошади двух конных копов… в этой свалке постепенно растворяется фигура Олега Хлебникова. Быть может, в последний раз мы увидим его, прыгающим в автобус-экспресс, курсом на аэропорт JFK.
…Несокрушимая и легендарная, в боях познавшая радость побед, родная армия…
Грохочущая музыка из телевизора. Под этот марш на экране проходят танки и бронетранспортеры, проносятся реактивные самолеты.
Мы видим атлетически сложенного молодого человека Сеню Басицкого, который сидит вполоборота к телевизору за обеденным столом, одним глазом созерцает прохождение войск, другим – содержимое тарелки.
– Сенька, что ты смотришь этот милитаризм, – слышится повелительный старческий голос.
Неожиданно мы оказываемся в кругу незнакомых людей. Большая еврейская семья за обеденным столом. Во главе стола восседает дед Арон Басицкий, рядом с ним его сын Давид, лет 50, при одном взгляде на него сразу скажешь «Энергичный человек», трое их детей, упомянутый уже выше Семен, парень лет 25, и две девочки в нежном возрасте Мусик и Тусик.
В ответ на реплику деда Сеня Басицкий лишь пожал правым атлетическим плечом:
– Интересно, вот и смотрю…
ДЕД.
Что тут интересного? Они хвастаются своими железками, а ты смотришь как дурак!
РОЗА.
Папа, в самом деле! Мальчик служил в десантных войсках! Сеня, скажи!
Сеня пожал левым атлетическим плечом.
ДЕД.
Роза, ты дура!
РОЗА (оборачивается к мужу, беспомощно).
Додик, ну как тебе это нравится? И мы вместе едем в Америку!
ДЕД.
Можете не ехать в Америку!
ДАВИД (обращается к отцу как к явному своему любимцу и баловню).
Дедушка, дедуля, что-то ты сегодня разошелся…
Слышится звонок в дверь, и Тусик с Мусиком бросаются открывать. Давид, их папа, тут же встает, чтобы укрыться в спальне, кричит вслед:
– Если участковый, меня нет!
ДЕД.
Успокойся, это Соня. (
РОЗА (со значением).
Соня уже три дня лежит без движения.
ДЕД.
Дай Бог тебе такое движение, как у моей сестры Сони.
Тусик и Мусик возвращаются с Ольгой Хлебниковой, восхищенно взирают на стильную особу.
– Пап, это… это не участковый…
Ольга растерянно озирается под взглядами всего семейства, вертит в руках листок бумаги с адресом.
– Простите, я не ошиблась? Вы Басицкие?
Недоуменные взгляды семьи. Мама Роза поджала деликатные губки, но ответила неделикатно:
– С утра были Басицкими.
Дедушка Арон вдруг закричал яростно:
– Стул!
Тусик и Мусик подпрыгнули в ужасе:
– Дедушка! Дедушка!
ДЕД АРОН.
Стул для дамы, неучи и невежды!
Сенька тут же предложил Оле стул. Тусик и Мусик кофе. Додик цепким взглядом озирал Ольгу. Роза смотрела неприязненно, а дед Арон сиял и поглаживал свой ус а-ля Серго Орджоникидзе.
ОЛЬГА.
Я не совсем понимаю, почему я здесь… но вот у меня письмо… от мужа… из Америки…
ДЕД АРОН (не без блаженства).
Из Америки?
ОЛЬГА.
…и там сказано, чтобы я передала вам привет из бара «Стерлинг»…
