ведь так же невероятно и то, что в меня выстрелили. Видите ли, я никогда до этого не был ранен.
— Нет, я и не думала, что были. Давайте помолимся, чтобы это был первый и последний раз.
— Да.
Харгривс облокотился на Люсинду, и они направились к выходу из винного погреба.
— M-м, теперь о вашем доме… — сказал он.
— О моем доме?
— Да. Я ужасно сожалею, кузина.
— Спасибо. Я так и думала.
— Я не намеревался поджечь его.
— Вы?
— Да. Это как-то просто случилось само по себе.
Люсинда резко отстранилась от него, и Харгривс с громким стоном опустился на пол у стены тоннеля.
— Это вы сожгли мой дом?
— Не нарочно. Я искал дневники моей бабушки.
— В моем доме?
— Да.
— Но ваша бабушка никогда не жила там!
— О, но там много лет назад жила ее престарелая компаньонка. Я, конечно, знал об этом и подумал, что она, возможно, спрятала бабушкины дневники там, чтобы они не попали на глаза деду. Когда я искал их, то нечаянно опрокинул зажженную лампу, масло пролилось, и огонь распространился быстрее, чем я смог остановить его. Прежде, чем я осознал, что произошло, пламя охватило весь дом, и мне уже не приходилось думать ни о чем другом, как о спасении собственной жизни. Я не хотел, чтобы вы потеряли свой дом, кузина. Я только хотел найти доказательство законности моего рождения. И вам, конечно, как никому другому известно, насколько это важно.
— Да, — сказала она. — Я знаю.
— Тогда вы прощаете меня?
— За то, что вы хотели найти доказательство законности своего рождения — да. Но за то, что вы сожгли дотла мой дом, — никогда.
Она развернулась и быстрым шагом пошла в направлении, откуда они только что пришли.
— О, послушайте, кузина, — окликнул ее Харгривс. — Ведь для вас все закончилось хорошо, не так ли? Я хотел сказать, вы потеряли все, что у вас было, но чего стоят те бедные пожитки по сравнению с тем, что есть у вас сейчас?
Она опять изменила направление и подошла к нему.
— И что же это, скажите мне, что у меня есть теперь?
— Ваш чертов техасец, конечно.
— Большое спасибо. Вы имеете в виду, что мы любовники?
— Ну да.
— Вы, самонадеянный идиот. Разве вы не понимаете, что благодаря вам, все что у нас с ним было, больше уже невозможно.
— О чем вы говорите?
— Я говорю о том, что своим несвоевременным вмешательством, вы, возможно, разрушили наши жизни.
— Разрушили? Как?
— Разве вы не понимаете? У нас с Прескоттом нет больше будущего. Если вы действительно законный наследник, а я подозреваю, это так и есть, он вернется домой, а я останусь здесь без гроша за душой.
А про себя она добавила: «…а особенно без мужчины, который мог заполнить пустоту долгих дней и ночей, остающихся на мою, лишенную радостей, жизнь».
— Не будьте глупы, кузина. Даже я вижу, что вы любите друг друга.
— Любовь не вечна, кузен, — сказала Люсинда. — Пройдет время, она поблекнет, и от нее останутся только приятные воспоминания. А может быть, и их не останется.
— Я так не думаю. Влюбленный мужчина способен перевернуть небеса и землю, чтобы быть с женщиной, которую выбрал.
— Откуда вам это знать, — она развернулась и направилась от входа в винный погреб обратно в тоннель.
— Куда вы идете?
— Кто-то должен помочь Прескотту найти Гарика, прежде чем Гарик найдет и убьет его.
— А как же я? — взмолился Харгривс.
— Мне все равно. Оставайтесь здесь и истекайте кровью.
Глава 23
Десятью минутами позже проходя при очень тусклом свете лампы, едва освещавшем ей дорогу, из одного длинного коридора в другой, Люсинда услышала впереди звуки борьбы. Она ускорила шаг и повернула за угол как раз в тот момент, когда Эмерсон с силой ударил Прескотта кулаком в лицо.
— Остановитесь, — закричала она. — Остановитесь сейчас же!
Но ни один из мужчин не прислушался к ее воззванию. Каждый был слишком сосредоточен на том, чтобы пересилить другого.
Прескотт увернулся от одного из ударов Эмерсона и сам ударил его кулаком в живот с такой силой, что у того на короткое мгновение перехватило дыхание. Эмерсон скорчился от боли, но потом внезапно бросился на Прескотта и так сильно отбросил его к каменной стене, что от столь мощного удара стена начала рушиться.
Когда камни стали падать на земляной пол, Люсинда попятилась назад, опасаясь, что весь тоннель рухнет и погребет их под обломками.
Эмерсон с заплывшим глазом, который настолько распух, что уже не открывался, и со струящейся из разбитых губ кровью, тяжело дыша, секунду постоял, затем повернулся и бросился бежать, налетев на Люсинду. Он оттолкнул ее в сторону, чуть не сбив с ног, и стрелой понесся по тоннелю.
Она быстро восстановила равновесие и, поспешив к Прескотту, начала разбирать камни, завалившие его.
— Ты в порядке?
— Да, — простонал он. — Где этот сукин сын?
— Я счастлива тебе сказать, что он убежал. Может быть, на этот раз навсегда. Надеюсь, он больше не встанет на нашем пути.
— Только если я сам не прегражу ему дорогу.
Освободившись от самых тяжелых камней, Прескотт отбросил в сторону маленькие и поднялся на ноги.
— Ведь ты не собираешься опять броситься вдогонку за ним, правда?
— Если я этого не сделаю, то кто?
— Шериф Пенхалиган, вот кто. О, пожалуйста, Прескотт, прислушайся к голосу разума. Ты не можешь сражаться с Гариком в одиночку.
— Я это делал раньше и сделаю опять, — сказал он, держась рукой за свои ушибленные ребра.
— И, возможно, в следующий раз ты погибнешь в схватке с ним. Я не хочу даже слышать об этом.
— Дорогая, я знаю, что ты боишься и беспокоишься за меня и хочешь, чтобы не случилось ничего плохого, но лучше не вмешивайся в это, слышишь? Это касается только меня и Эмерсона.
Не сказав больше ни слова, он развернулся и бросился в коридор и, даже не оглянувшись на Люсинду, побежал в направлении, в котором скрылся Эмерсон.
— Ты глупый! — закричала она. — Бестолковый упрямец, черт побери! О Боже, спаси меня от твердолобых мужчин, а в особенности от техасцев.
Как ни желал этого Прескотт, Люсинда не могла допустить, чтобы он опять дрался с Эмерсоном в
