сеном. Похоже, набили его только что, специально «по случаю», для меня. Дверь завесили двумя плотными одеялами. Старенький монах с ящиком инструментов в руках тихо шаркал сандалиями по двору – он только что закончил прибивать одеяла к косяку.
В келье появились еще три «печки». А во дворе побывали не менее пятидесяти человек монахов, приходивших исключительно «по делу». В действительности, как я полагаю, слух о чокнутой европейке, вторгшейся в их владения, облетел весь монастырь. Настоятель не поблагодарит меня за такой переполох! Но не замерзать же мне?
Джамш укрылся от стыда в своей келье и не отзывался на мои реплики. Ладно, потом с ним помирюсь.
Устроившись на новом месте со всеми возможными удобствами, я отправилась осматривать монастырь. Когда мне еще доведется это сделать, особенно учитывая мое поведение. Думаю, в монастырях Ладакха на ближайшие лет сто я стану персоной «нон грата».
Чтобы хотя бы частично искупить доставленные монахам неудобства и не смущать их своим внешним видом, я намотала сари поверх джинсов и свитера, надела сверху куртку и, сочтя все на свете нормы этикета максимально соблюденными, двинулась на экскурсию.
Было около полудня. В монастыре царила почти звенящая тишина, только холодный ветер посвистывал в проулках. Я прошла через два дворика, заглянула в большой дом с открытыми настежь большими дверями – никого. Где же все? Бродить в одиночестве было неуютно и даже как-то страшно. Я боязливо вышла из пустого зала и остановилась в раздумье.
Лезть без спросу в чужой дом – неприемлемо. А спросить не у кого. Надо найти людей… Я замерла. Откуда-то до меня донесся отголосок тихого детского смеха. Наверное, послышалось. Но все же я двинулась на этот звук и, поплутав немного, вышла к открытой террасе, на ступеньках которой сидели человек десять мальчишек, лет от семи до двенадцати. Они щурились на ярком солнышке и весело болтали. Все они были одеты в монастырские бордовые тоги и наголо острижены. Увидев меня, они ничуть не удивились. Точнее, не удивились мне лично, зато с большим интересом осмотрели мой наряд. Прикрыв рты ладошками, они начали пересмеиваться и, судя по всему, отпускать на мой счет далеко не самые лестные замечания.
Я придирчиво осмотрела себя. По-моему, все в порядке. Может, несколько объемно, но ведь на улице холодно, а сари почти что из шифона. Решив не обижаться, я улыбнулась милым детям и спросила, где мне найти старших, кого-то, кто сможет показать мне монастырь.
– Я могу, – живо вскочил со ступеней парнишка лет восьми, с румянцем на круглых оливковых щеках, с хитрыми раскосыми глазками и оттопыренными ушами.
Он по-свойски взял меня за руку и потащил в дом. Остальная компания, похоже, позавидовала его сметливости и проводила нас любопытными глазами.
Мальчик хорошо говорил по-английски. Во всяком случае, гораздо лучше меня.
Обедала я, устроившись на самой высокой террасе монастыря. Мы с Таши – так звали моего нового приятеля – сидели рядышком на ступенях, держа в руках миски с дымящимся супом, и любовались роскошным видом на окрестные вершины и лежавшую далеко внизу равнину. Ветер кружил вокруг нас, напевая свою тоскливую песню. Солнце грело мне ноги и слепило глаза.
До обеда мы вместе с мальчиком обошли монастырь. Таши показал мне школу с расстеленными на полу циновками, библиотеку, в которой хранилось собрание ценнейших древних рукописей, аккуратными пестрыми свитками лежавших в расписных деревянных шкафах, собрание всевозможных редкостей, самую большую в мире танка, вышитое яркими нитками и украшенное жемчугом и драгоценными камнями полотно высотой в три этажа, изображавшее жития святых и Будду. Раз в двенадцать лет, в год Обезьяны, во время фестиваля, его выставляют на всеобщее обозрение.
Насмотревшись вдоволь на буддистские реликвии, я с удовольствием вкушала пищу земную.
С Джамшем я увиделась ближе к вечеру. Я сидела на пороге своей кельи и тосковала. Монастырь я уже осмотрела, Таши отбыл по своим делам, других знакомых у меня не появилось, делать было нечего… Неотразимый красавец Джамш, с просветленным лицом, высокий, стройный и прекрасный, как древний бог, появился в воротах дворика. Окинул недоуменным взглядом мой замысловатый наряд, ничего не сказал и удалился к себе. Пришлось мне идти извиняться перед ним за устроенную утром катавасию.
Когда мир был восстановлен, мне сообщили планы на завтра, пожелали спокойной ночи и выставили вон. Что делать в семь часов вечера в буддийском монастыре, без книги, без телевизора, радио и даже без собеседника? Помаявшись с час, я, наконец, уснула, завернувшись в шесть одеял и обставившись со всех сторон «печками».
Глава 26
– Они в Ладакхе! – дружно закричали они друг другу, едва лишь Педро появился в поле зрения моего семейства у стойки местной авиакомпании.
Посмотрев друг на друга пару секунд недоуменными глазами, они, вновь опять не сговариваясь, хором выкрикнули:
– Откуда ты знаешь?
На этот раз, не дожидаясь повторения такого казуса, шеф вскинул руку, призывая нас к молчанию.
– Откуда вы узнали? – кратко вопросил он.
Ника не замедлила с гордостью отчитаться, рассказав о странной парочке в парикмахерской.
– Молодец, – похвалил он мою дочь.
– Вот билеты, – внес свою лепту задетый за живое Василий.
– Тоже молодец, – одобрил его Шиваджи.
Денису похвастаться было нечем, и он, недовольно сопя, поинтересовался, откуда узнал о местонахождении Юлии и Джамша сам шеф.
– В биографии господина Бхавсингхджи был пробел длительностью в четыре года. Я приложил немало усилий, чтобы выяснить, где же пропадал ваш приятель все это время. Оказалось, в одном из монастырей Ладакха. Думаю, именно там он и планирует укрыть вашу маму. В принципе это разумный ход. К тому же скоро этот горный район станет почти недоступен до самой весны.
– Елки! Надо поторапливаться! – заволновался Василий.
Педро улыбнулся, но ничего не сказал.
– Боже! Посадите меня куда-нибудь! – простонала дочь, едва ступив на ладакхскую землю.
– Что-то у меня тоже сердце пошаливает, – пыхтел рядом с ней Василий.
– А ты как? – спросил несколько побледневший шеф у Диньки.
– По сравнению с той старушкой – неплохо, – показал мой ребенок пальцем на иностранную туристку, волей судьбы занесенную в Лех. С кислородной маской на лице ее провезли мимо них на каталке к выходу из аэропорта.
Отдышавшись, минут через пять Педро поднялся.
– Пойду, узнаю, где здесь можно остановиться. – И, расправив плечи, он двинулся к выходу из аэровокзала.
– Надеюсь, здесь есть хоть одна приличная гостиница, – проворчал Василий, его немного отпустило после порции сердечных капель, выданных ему местной медсестрой.
– Пойдемте, таксист обещал отвезти нас в приличный пансион. Говорит, там все европейцы останавливаются. Будем надеяться, что он не врет.
Таксист, мужчина неопределенного возраста, с оливковой кожей лица и монголоидным разрезом глаз, много улыбался и мало говорил, не то что Джамш. Проезжая через город, мои дети поинтересовались, что это за огромное здание серого цвета стоит на горе, на что получили исчерпывающий ответ: «Дворец». На следующий их вопрос таксист скупо бросил: «Гомпа».
Монастырь, перевел шеф. И все? Скука!
– Говорит, мы скоро приедем, – обернулся к ним Педро, когда старый город остался позади.
– Знаешь, наверное, он не наврал насчет этой гостиницы. Вон та машина, за нами, похоже, туда же едет.
– И давно? – заинтересовался Педро.
– От самого аэропорта.
– Точно? Может, это просто такси?
