подошел к воротам и решительно постучал в них кулаком.
Никакого ответа на этот стук не последовало. Переждав немного, Леня повторил эксперимент – с тем же нулевым результатом.
Тогда он изо всех сил ударил в ворота ногой.
Во дворе послышалось сонное недовольное ворчание, перешедшее затем в грозный басовитый лай. Еще через минуту послышались шаги, и хриплый мужской голос крикнул через забор:
– Ну чего ты стучишь? Чего стучишь? Я те постучу! Перебудил всех в такую рань!
– Хозяин, я только спросить хочу! – крикнул Леня, стараясь перекрыть собачий лай.
– Ничего нам не надо! Ничего не покупаем! – продолжал голос из-за забора. – Не уберешься прочь – Хусейна спущу!
С учетом злобного басовитого голоса собаки угроза была достаточно серьезной, и Маркиз как можно громче крикнул, надеясь, что хозяин не сразу перейдет от слов к делу:
– Я только хотел узнать: здесь Куренцовы не живут? Здесь раньше жили Куренцовы, Алевтина Егоровна, Лариса, Татьяна…
– Не знаю я никаких Курицыных! – орал хозяин за забором, все больше свирепея.
– Да не Курицыны, не Курицыны – Куренцовы! – надрывался Маркиз из последних сил.
– И Куренцовых не знаю! Мы здесь живем, Шерстоуховы! Проваливай, пока цел, а то Хусейна спущу!
Леня услышал, как во дворе угрожающе загремела цепь, и почел за благо ретироваться.
Отойдя от негостеприимного дома подальше и дождавшись, когда затихнет грозный лай Хусейна, он огляделся по сторонам и задумался. Пока что никаких положительных результатов его командировка в Улыбин не принесла, и среди возможных дальнейших перспектив угрожающе маячило двухстороннее воспаление легких. Если в доме Куренцовых живут теперь совершенно другие люди, явно не склонные к переговорам и ничего о прежних жильцах не знающие, то куда же еще можно податься за информацией?
Но в данный момент волновал Леню в большей степени другой вопрос – куда спрятаться от холода, от пронизывающего ветра и где бы выпить хоть чего-нибудь горячего?..
Неподалеку от бывшего дома Куренцовых, в ряду веселеньких живописных домов, Маркиз заметил зияющую брешь, где приютилась одноэтажная «стекляшка» стандартного торгового павильона. Там хотя бы можно согреться, а если повезет, то и купить чего-нибудь съестного…
Леня открыл дверь «стекляшки» и вошел в тепло.
Здесь он убедился, что прогресс в какой-то мере коснулся и захолустного Улыбина. Во всяком случае, под стеклом на прилавке красовались безусловные признаки контактов с внешним миром – шоколадные батончики «Марс» и «Сникерс», импортные презервативы и несколько видов жевательной резинки – наверное, самые нужные предметы для рядового улыбинца.
Тем не менее в магазине стоял кондовый, непобедимый и вечный запах кислой капусты – такой же, как в семидесятые, а пожалуй, что и в тридцатые годы минувшего столетия…
В магазине имелись две продавщицы – одна сильно пенсионного возраста, тем не менее неумеренно накрашенная, с огненно-рыжими от хны волосами, и вторая – совсем еще молоденькая, с выпученными сонными блекло-голубыми глазками и короткой непритязательной стрижкой, девушка, с годами обещающая стать весьма похожей на свою соратницу по прилавку. Еще имелась худощавая востроглазая старушонка, которая, перегнувшись через прилавок, оживленно доказывала что-то старшей продавщице:
– А я тебе говорю – ходит он к ней! Каждый, почитай, день! Только Васька за дверь – а он тут как тут! А она – как ни при чем! Встречает меня – здрасте, говорит, Варвара Спиридоновна! Как будто ни при чем! Так прямо и говорит: «Здрасте, Варвара Спиридоновна!»
Пожилая продавщица сочувственно ахнула, склонила рыжую голову к плечу. С живейшим интересом она осведомилась:
– Ну, а ты что, тетя Варя?
– Ну, а я-то что? Я, будто ничего и не знаю, ей в ответ тоже говорю: «Здравствуй, мол, Ксения! Здорова ли?» Ну будто я совсем ничего и не знаю!
– Ужас! – с непритворным чувством воскликнула продавщица. – Натуральный кошмар! А он-то, говоришь, каждый день к ней ходит?
– Дак, почитай, что каждый божий день! Васька только в дверь, а он уж – тут как тут!
– Нет, но это же кошмар! – продавщица округлила глаза. – Это же натуральный ужас! А ведь мать-то у нее какая была женщина! Это же просто святая была женщина! Слова худого о ней никто не сказал!
– Про мать ничего не скажу, – старушонка неодобрительно поджала губы, – матери ее я не видала, я тогда здесь еще не жила, мы тогда с Петром Афанасьичем в Средней Азии на мелиорации были, а только он к ней каждый день ходит. Чуть Васька за дверь…
– Но я-то здесь с детства, я мать ее очень хорошо знала, просто натуральная святая была! – прервала старушку продавщица.
Маркиз неожиданно для себя самого решительно обратился к работнице прилавка:
– Я прошу прощения, вы вот сейчас только сказали, что с детства здесь живете…
– Ну? – недоуменно уставилась на него немолодая женщина, только теперь заметившая в магазине нового человека. – Ну, допустим, что с самого детства. И что с того?
– Так вот, извините, не знали ли вы Куренцовых? Алевтину Егоровну, Ларису, Татьяну?
– Куренцовых? – переспросила продавщица. – Еще бы мне не знать Куренцовых! Лариса, почитай, подруга мне была! Чуть ли не как сестры мы с ней были! Вы спрашиваете – не знаю ли Куренцовых! Еще бы мне их не знать! А вы что – родственник им, что ли, будете?
– Да не то что родственник, – замялся Маркиз, – ищу я их… А в том доме, где они жили, Шерстоуховы сейчас какие-то живут, разговаривать со мной не стали, и еще собака у них такая злая…
– Да, этот Хусейн у них злющий, – подтвердила продавщица, – в прошлом году он почтальонше юбку порвал… А Васька-то Шерстоухов, он чего злой такой, что жена его, Нинка…
– Ты чего это, Нюра, ты чего, – поспешно вступила в разговор востроглазая старушонка, – незнакомый совсем человек, а ты ему сразу… ему, может, это совсем и не интересно!
– Да я, тетя Варя, разве чего сказала? Я ведь ничего и не сказала! – начала оправдываться продавщица. – Да ведь все равно, почитай, весь город знает! И молодой-то человек, он ведь не совсем как посторонний, он ведь почти что свой, если Куренцовым родственник…
– Да я не то чтобы совсем родственник, – повторил настоятельным тоном Маркиз, – я просто разыскиваю их…
– Но это какое ж надо иметь бесстыдство, – снова вступила в разговор тетя Варя, – так мне и говорит: «Здрасте, Варвара Спиридоновна!» Как будто ни при чем она! И глаза у нее бесстыжие не лопнут!
– Так вы сказали, что хорошо знали Куренцовых? – поспешил Леня вернуть разговор в нужное русло.
– Мне ли не знать! – продавщица расчувствовалась и даже осторожно приложила к неумеренно накрашенным глазам крошечный носовой платочек. – Да мы с Ларисой почти как сестры были!
– И где они сейчас, Куренцовы? – торопливо спросил Маркиз, боясь поверить в неожиданную удачу.
– Еще бы мне их не знать! – продолжала продавщица, эффектно промакивая платочком совершенно сухие глаза. – Мы же с Ларисой такие были подруги, такие подруги!.. Только она не Куренцова была.
– Как не Куренцова?! – испуганно переспросил Леня, решив, что неожиданно найденный свидетель уплывает у него из рук.
– Не Куренцова! – уверенно повторила продавщица. – Вот Алевтина Егоровна – та и правда была Куренцова, а Лариса была Ильина… это матери ее была фамилия, она так по матери – Ильина – и осталась, родители ее незаписанные, что ли, были, тогда это вроде и не полагалось…
Старушка Варвара Спиридоновна неодобрительно поджала губы, выразив этим свое отношение к аморальным довоенным порядкам, а Леня оживился и внимательно слушал продавщицу.
«Ну да, все правильно, – подумал он. – Ильина… то есть Ильина-Остроградская, а вторую половину фамилии они для простоты отбросили… Да здесь, в Улыбине, двойная фамилия была бы как-то и неуместна…»
