Он был высок, строен, хорошо сложен, его спортивная походка выдавала в нем любителя физических упражнений.
Последнее, бесспорно, было отголоском благотворного влияния Мариуса.
Что же до его нравственных качеств, достаточно сказать, что с молодым председателем палаты в суде считались и к мнению его прислушивались. Он был умен, прекрасно воспитан и хорошо знал свое дело. Обладая завидным красноречием, он завораживал слушателей своим приятным, энергичным голосом, в котором порой звучали властные нотки.
Он не принадлежал к судьям старой кагорты, которые хоть и обладали профессиональной хваткой, но были излишне скованы и чопорны. Себастьян Перрон был словно создан вершить правосудие, но правосудие современное, правосудие периода Третьей республики; как человек светский, он готов был идти на уступки, но никогда не изменял порядочности и честности. И шести месяцев не прошло после его переезда в Париж, ставшего венцом его головокружительной судебной карьеры, а Себастьян Перрон уже наладил немало дружеских связей во Дворце правосудия.
Он умел располагать к себе, к тому же люди ловкие и дальновидные старательно обхаживали его, чтобы на всякий случай заручиться его доверием.
Себастьяну Перрону не без основания прочили блестящее будущее. Поговаривали, будто ему уготовано место в апелляционном суде, а там, глядишь, и пост советника, это даст ему возможность проникнуть в высшие юридические сферы — не исключено, что он получит кресло в кассационном суде.
Ну а пока Себастьяну Перрону никак не удавалось попасть в свой собственный кабинет.
Ему пришлось пройти через огромный зал, в котором публика ожидает начала судебных заседаний, потратив на это без малого полчаса.
То и дело к нему подходили знакомые, коллеги, исполненные почтения просителя, судейские всех мастей, стряпчие, адвокаты, одни хотели обсудить с ним ход текущих дел, другие — потолковать о вещах в общем-то пустячных, но которые, как им казалось, было бы небесполезно знать влиятельному судье.
Чтобы не утратить навык, Себастьян Перрон перемолвился парой словечек с несколькими хорошенькими женщинами, которых повстречал во Дворце правосудия, случайно, намеренно ли — этого не знал никто, обсуждению это не подлежало; во всяком случае, если кто-нибудь замечал, что председатель Перрон уединился в укромно уголке Дворца с представительницей прекрасного пола, то, следуя негласному правилу, прикидывался, будто ничего не видит и, не моргнув глазом, проходил мимо.
Все же это наводило на размышления — ведь известно было, что Себастьян Перрон, в сорок лет ставший председателем судебной палаты в Париже, в немалой степени был обязан этим удачному женскому влиянию; поговаривали, будто, несмотря на возраст, председатель был полон сил, а потому и впредь не оставит своими ухаживаниями тех, кого называл своими счастливыми звездами… чтобы подниматься выше, все выше и выше.
Когда судья наконец-то попал в свой кабинет, который с одной стороны сообщался с совещательной комнатой судей возглавляемой им четвертой палаты, а с другой — с залом судебных заседаний, дежурный судебный исполнитель почтительно доложил ему:
— Господин председатель, с вами хочет поговорить какой-то незнакомец… Он уверяет, что вы его примете.
— Он предъявил свою визитную карточку?
— Нет, господин председатель, он утверждает, что таковой у него не имеется, что он для этого недостаточно элегантен.
— В самом деле? — улыбнулся судья. — Тогда узнайте, как его зовут.
— Так, значит, господин председатель намерен принять его? — удивился судебный исполнитель.
— Почему бы и нет? — ответил Себастьян Перрон. — Не подобает судье цепляться за условности: можно быть честным человеком, но не иметь достаточно средств, чтобы заказать визитные карточки.
— Знаю, господин председатель, знаю, — понимающе закивал судебный исполнитель, — но все- таки… Если не ошибаюсь, положено, чтобы истец, желающий быть принятым господином председателем, предварительно заручился его согласием, а для этого он должен написать письмо, испрашивающее аудиенцию.
Положительно, в тот день Себастьян Перрон был в отличном расположении духа; посмеиваясь, он возразил:
— А с чего вы взяли, что это истец? Может статься, этот незнакомец попросту хочет со мной познакомиться.
— Господин председатель шутит, — заметил судебный исполнитель и на мгновение исчез, чтобы узнать имя посетителя.
Вскоре он вернулся:
— Господин председатель был прав — похоже, этот человек хочет поговорить с вами не как с судьей, а как с лицом частным.
— Как его зовут? — осведомился Себастьян Перрон, который уже успел закатать рукава рубашки и надевал мантию черного шелка для предстоящей аудиенции.
На сей раз судебный исполнитель знал имя посетителя:
— Господин Немо.
Себастьян Перрон замер, в растерянности.
— Вы шутите? — спросил он с явным неудовольствием.
— Я никогда не посмел бы, господин председатель, — смутился судебный исполнитель. — Посетитель, ожидающий в приемной, так и сказал: «Доложите:
Себастьян Перрон слегка побледнел, раздумывая, как ему лучше поступить.
Судебный исполнитель говорил правду — сомневаться в этом не приходилось. Он повторил то, что ему велели; ему и в голову не пришло, что Немо значит «никто»; назвавшись
Задумавшись на минуту, Себастьян Перрон распорядился:
— Впустите этого господина.
Через несколько секунд в кабинет председателя палаты вошел скромного вида мужчина с непритязательными манерами; он отвесил судье низкий поклон, дождался, чтобы судебный исполнитель прикрыл за собой дверь, и только потом заговорил.
Странный вид был у этого человека, в нем не было ничего озлобленного, но робел он отчаянно. В смущении он теребил в руках свою каскетку.
Напустив на себя строгий вид, Себастьян Перрон молча смотрел на него и ждал объяснений.
Наконец, призвав на помощь все свое мужество, вошедший заговорил:
— Господин председатель, господин Себастьян Перрон, это ведь вы самый и есть, не так ли?
— Да, — ответил судья.
— Ей-богу, — продолжал незнакомец, — я был уверен, что не ошибаюсь; я узнал бы вас в числе тысяч, хоть и прошло столько лет, столько долгих лет…
Себастьян Перрон не прерывал своего собеседника, пытаясь угадать, к чему он клонит. «Наверно, какой-нибудь нищий, — решил он, — когда-то я подал ему милостыню, и теперь он явился за новой данью».
Выдвинув это предположение, судья тут же в нем усомнился — незнакомец не был похож на просителя.
Одет он был скромно, но держался с достоинством; решившись прервать молчание, он неожиданно спросил:
— Да ты, я вижу, не узнаешь меня?
Судья поднялся.
— Сударь, что значит эта фамильярность, почему вы обращаетесь ко мне на ты? Я согласился принять вас, но надо же…
Но тут он резко остановился, все разом переменилось.
Лицо Себастьяна Перрона расцвело улыбкой, засияло, а все от того, что незнакомец произнес одно
