Не Фантомас распростерся у сейфа и не Фантомас пал жертвой взрыва — пострадала Элен, кроткая Элен, невеста Фандора.
Как оказалась там Элен?
Каким образом дочь Фантомаса стала жертвой страшных последствий хитроумной выдумки Жюва?
Участники драмы далеко не сразу задали себе эти вопросы.
Их охватила мучительная тревога.
Фандор бросился к неподвижному телу девушки; Жюв, прикрыв лицо рукой, горько рыдал.
— Это я убил ее, я убийца…
Всеобщее смятение было недолгим.
Хрипло вскрикнув от радости, Фандор позвал Жюва:
— Помогите, помогите же мне… Она жива.
Можно было подумать, будто голос Фандора обладал чудодейственным даром возвращать мертвых к жизни — Элен, прежде не подававшая признаков жизни, слегка шевельнулась.
Девушка открыла глаза, узнала склонившегося над ней Фандора — своего жениха и друга, слабо улыбнулась.
— Элен!.. Элен! — лепетал журналист. — Простите ли вы меня когда-нибудь?
Элен едва слышно выдохнула в ответ:
— В том, что случилось, виновата я одна… Я знала, что отец собирается взломать сейф, я думала, Максон уехал на всю ночь и хотела спасти его состояние, а потом спрятать деньги в надежном месте; вооружившись газовой горелкой, я взорвала сейф — что ж, задумано было прекрасно, я зря сомневалась в сноровке Жюва.
Простые, чистосердечные слова Элен бесконечно тронули Жюва.
— Бедная девочка! — растрогался полицейский, которому никак не удавалось совладать с волнением. — Вместо того, чтобы обвинять меня, она себя объявляет главной виновницей.
Минут через пятнадцать после взрыва толпа зевак запрудила улицу перед особняком Максона; вразвалку подошел дежурный полицейский — взглянуть, что случилось.
Что произошло на самом деле, не знали ни зеваки, ни полицейский.
Тотчас в окне второго этажа появился миллиардер Максон:
— Все в порядке! — крикнул он толпившимся перед домом любопытным! — По вине слуг взорвался газовый баллон. Никто не пострадал.
Это заявление возымело эффект, полицейский, убедившись, что его присутствие не требуется, повернул обратно, успокоенные соседи стали расходиться.
Тем временем в подвале особняка Жюв и Фандор держали совет.
Максон, когда-то учившийся медицине, бегло осмотрел Элен.
— Может, я и ошибаюсь, — сказал миллиардер, — но, похоже, у бедняжки перелом таза, это серьезная травма, требующая сложного лечения, сам я понятия не имею, как вести операцию.
Жюв наконец-то обрел присутствие духа.
— Во-первых, господин Максон, — распорядился он, — постарайтесь избежать расследования, скажите, что у вас взорвался баллон с газом. Если мы хотим спасти ее, мы сами должны позаботиться о ее лечении; никто не должен знать правду, особенно Фантомас. Во-вторых: вы сказали, у нее перелом таза. Есть один хирург, доктор Поль Дро, он специализируется на таких переломах, к нему в лечебницу мы и отвезем Элен. Знаю я одну дежурную карету скорой помощи, кучер ее — славный малый, он предан мне и будет нем как рыба. Этим я сам займусь, все будет шито-крыто. Сейчас я возьму такси, поеду в лечебницу и постараюсь убедить доктора Дро принять нашу пострадавшую.
Жюв уточнил еще кое-какие детали и мгновенно исчез.
Едва успел он обо всем переговорить с доктором Дро, как на авеню Мадрид появилась карета скорой помощи, доставившая Элен и сопровождавших ее Фандора и Максона.
Погода хмурилась, занимался тусклый рассвет, до чего же безрадостным было прибытие юной особы в лечебницу, где властвовала боль!..
Осмотрев Элен, доктор Дро в раздумье покачал головой:
— Травма тяжелая, — негромко сказал он, — очень тяжелая!.. Но больная молода, а молодость творит чудеса.
Глава седьмая
БОГ МОРФИЙ
За несколько дней до этих событий, ранним утром профессор Поль Дро сидел в своем кабинете с усталым видом рассеянно подписывал бумаги; дверь кабинета неслышно отворилась и пропустила посетителя, не давшего себе труда постучать.
Дро даже не обернулся, только спросил:
— Это вы, мадемуазель Даниэль?
— Это не Даниэль, дорогой профессор, — ответил ему мужской голос, — это я…
Профессор поднялся.
— Вы, Миньяс? — сказал он, протягивая руку новому владельцу лечебницы. — Чем обязан столь раннему визиту?
С Миньясом Дро всегда был приветлив, хотя в голосе его угадывался холодок. Возможно, профессор Дро, поначалу встретивший греческого финансиста как спасителя, постепенно переменил свое мнение и теперь питал к нему менее горячую привязанность.
Ну, а Миньяс был все тем же — спокоен, холоден, невозмутим, самоуверен и, главное, с виду беззаботный и не обремененный делами.
— Хотите знать, — поинтересовался он, — с чего это я вдруг пожаловал? Черт побери! Могли бы и догадаться.
— Не имею ни малейшего представления.
— Так вот, дорогой мой, смею вам напомнить, что сегодня понедельник, и вечером я должен иметь пятьсот тысяч франков — эту сумму я обязался выплатить Картере за лечебницу.
Не прерываясь, Миньяс аккуратно положил на стол цилиндр, одну за другой стянул и небрежно бросил перчатки, прислонил к дивану великолепную трость из кости носорога — сенсацию всех модных ресторанов.
Изменившись в лице, профессор молча наблюдал за ним, не зная, что и сказать.
— Я не забыл, что сегодня вечером вам надлежит выплатить долг, Миньяс, но мне непонятно, почему это обязательство привело вас сюда.
Миньяс откинулся в кресле, устраиваясь поудобнее, как человек, готовящийся к бурному спору.
— Ах, не понимаете, — усмехнулся он, — господи, да ведь это проще простого; чтобы понять, о чем идет речь, вовсе не обязательно быть пророком. Я и не собираюсь скрывать от вас цель моего визита. Посколько лично у меня, Дро, нет ни гроша, а платить надо, я пришел разузнать, нет ли, случаем, денег у вас.
— Нет ли у меня денег? — выдохнул Дро, — да вы с ума сошли! Что за шутки, Миньяс? Я ведь уже говорил вам, у меня, как и у вас, нет ни су; да если бы у меня и были деньги, разве я допустил бы продажу лечебницы, я сам купил бы ее; что же до вас…
— Что до меня, — спокойно продолжил Миньяс, — вам плевать на мои затруднения, не так ли Дро? Вам и дела нет, что я буду опозорен и что завтра же на бирже все будет перешептываться: слышали последнюю новость? Миньяс купил дело у Картере и не смог расплатиться?.. Этого вы дожидаетесь?
Дро вскочил. Опершись о камин, он стоял против Миньяса, скрестив на груди руки и глядя ему прямо в глаза:
— Этого ли, другого, — хрипло вымолвил он, — я знаю одно: уже три месяца как денежные заботы занимают все мои мысли. Ни минуты, ни секунды покоя. Больше я ничего не знаю, да и знать не хочу.
