в такси — в нем будет ехать одна бабенка, ее надо как следует проучить. Сделайте дело смывайтесь и сидите тихо, а вечером явитесь к папаше Корну, там будет ждать вас человек, который и организовал это дельце, он него получите капусту — уж он-то раскошелится, хватит и вам, и вашим дружкам.
Придурок уточнил еще кой-какие детали, говорил он долго и поверг апашей в глубокое раздумье.
Первым слово взял Пономарь.
Заговорил он первым вовсе не потому, что решение пришло к нему раньше — просто в силу его возраста, опыта и свирепости все признавали в нем хозяина, главаря банды.
Пономарь по-отечески оперся на плечо Придурка.
— Неплохо поработал, сынок, — сказал он, — начинаешь кумекать, что к чему… Если так пойдет, похоже, выйдет из тебя толк… Когда-нибудь, Придурок, ты сравняешься с Бычьим Глазом, а то, глядишь, и с Фонарем; что и говорить — ловко сработано. Смотри-ка, ты малый не промах, заставил-таки клиента заранее раскошелиться.
Пономарь протянул Придурку широкую, волосатую лапу, и тот, расстрогавшись, хотел было горячо ее стиснуть.
Но не этого ждал от него Пономарь. По лицу его скользнула ироническая ухмылка.
— Этим не отделаешься, Придурок, — сказал он, — думаешь, протянули друг другу лапки, и заметано? Все это для хлюпиков и кривляк, которые слыхом не слыхивали о настоящих чувствах. Мне нужна капуста. Гони монету.
Придурок, не ожидавший столь резкой атаки, был уязвлен до глубины души, ему до слез было жалко расставаться с аккуратной стопочкой луидоров, видеть, как навсегда исчезают они в бездонных карманах Пономаря.
Нахально присвоив себе луидоры, Пономарь заключил:
— По рукам, Придурок, иди скажи тому фраеру, что завтра, в назначенный час, наши ребятишки будут на месте, а теперь — все бай-бай, собираемся завтра в полдень — промочим горло.
Увидев, что хулиганы расходятся, полицейские, дежурившие на бульваре, с облегчением вздохнули, и самый старый сказал самому молодому:
— Говорил я вам, лучший способ поддерживать порядок — никогда не маячить у людей перед глазами и предоставить им полную свободу действий.
На следующий день, часов около девяти вечера, к темной, обезображенной строительными работами площади Трините с разных сторон устремились подозрительные личности.
Фонарь, длинный и тощий, одетый в синий рабочий комбинезон, Бычий Глаз — в котелке, коротком, зауженном в талии пиджаке и широченной рубахе без воротничка, из которой торчала голая шея, и Адель, вырядившаяся в самые красивые свои тряпки, вышагивали по тротуару со стороны улицы Шоссе- д’Антен.
Все трое вместе приехали на трамвае, спустились с холма Менильмонтан, добрались до площади Трините, а там тотчас разъединились и принялись расхаживать взад-вперед, делая вид, будто незнакомы.
Употребив на то всю свою ловкость, они постарались незаметно проскочить мимо наряда полиции и принялись внимательно вглядываться в лица прохожих, опасаясь, как бы поблизости не оказался переодетый в штатское инспектор сыскной полиции, на глаза которому попадаться не хотелось.
Что замышляли они?
Что намерены были предпринять?
Что поделывали Придурок и Пономарь?
Примерно в этот же час, в небольшой скромной квартирке, расположенной в тихой улочке недалеко от площади Звезды, мирно беседовали две дамы.
Одна из них, седая старушка в огромных очках, без устали работала вязальными спицами; другая — молодая, элегантно одетая дама с прекрасным цветом лица и вьющимися волосами без умолку болтала; старушка внимательно слушала ее, покачивая в такт головой.
Молодая дама была супругой профессора Дро, которая, возбудив против мужа дело о разводе, решила взять свою девичью фамилию и звалась теперь Амели Тавернье; она получила официальное разрешение покинуть супружеский кров и поселилась у своей тетушки, старой девы Дезире.
В тот вечер после долгих колебаний — ибо тетушка ее была подозрительна — Амели решилась исчезнуть из дому, придумав, будто отправиться на Лионский вокзал встречать подругу, которая якобы была в Париже проездом.
Тетушка Дезире поправила очки и, взглянув на племянницу, спросила:
— А как зозут твою подругу?
Взгляд был пронизывающий, и Амели слегка покраснела. Однако она быстро оправилась и назвала первое пришедшее ей в голову имя.
— Ты никогда не рассказывала мне о ней, — удивилась тетушка Дезире, — но, дитя мое, ты вольна делать, что хочешь, и вовсе не обязана докладывать мне обо всех своих знакомых. В котором часу ты вернешься?
Как раз этот момент и был самым скользким. Амели не хотелось давать точного ответа.
— Тетушка, — сказала она, — этого я и сама пока не знаю, но ни за что на свете я не допущу, чтобы вы изменили своим привычкам и легли позже обычного. Ложитесь, как всегда, в десять, а ключ суньте под коврик.
Тетушка Дезире отрицательно покачала головой.
— Никаких ключей и никаких ковриков, — возразила она, — я ведь буду волноваться! Я дождусь тебя и сама тебе открою.
Амели, которая уже успела надеть шляпку, пальто и повязать шарф, замешкалась и пробормотала что-то неразборчивое.
Наконец, собравшись с духом, она выпалила:
— Дорогая моя тетушка, я скажу тебе всю правду… Так вот… я так и думала, что ты не захочешь оставлять ключ под дверью… С другой стороны, я ни за что не позволю тебе дожидаться меня, и вот что я придумала: когда моя подруга написала мне, чтобы я пришла встретить ее на вокзал…
— Ты говорила, будто она тебе позвонила, — перебила ее тетушка Дезире.
Амели покраснела.
— Именно так я и хотела сказать, я оговорилась. Так вот, милая тетушка, когда Маргарита позвонила мне, чтобы узнать, смогу ли я придти на вокзал, я сказала, что не только приду, но и провожу ее до отеля, а чтобы вдосталь посплетничать, я даже пообещала ей заночевать в соседней комнате. Получается, тетушка, что вернусь я завтра утром.
Они помолчали, Амели с тревогой смотрела на старую деву.
Та продолжала вязать, опустив глаза, потом медленно подняла голову и лукаво взглянула на племянницу, точно собираясь ей что-то сказать.
По зрелом размышлении, старая дева сочла за лучшее оставить свое мнение при себе и удовольствовалась следующим:
— Амели, детка, ты больше не ребенок, ты сама себе хозяйка, иди же, встречай свою Маргариту, увидимся завтра утром!
Дважды повторять ей не пришлось: Амели с несвойственной ей нежностью поцеловала старушку, выказала преувеличенное беспокойство, суетясь и спрашивая, не нужно ли ей что-нибудь, и мгновенно исчезла.
Притворив дверь, тетушка Дезире задвинула засов и крикнула сбегавшей по лестнице Амели:
— Желаю не скучать с Маргаритой…
Кто была та Маргарита?
Это был Себастьян Перрон!
Несмотря на все злоключения, приключившиеся с ней после возбуждения дела о разводе, Амели часто виделась с отцом своего ребенка, первым своим возлюбленным Себастьяном Перроном.
Судья всегда встречал ее так восторженно, с таким пылом и столько раз умолял ее быть с ним поласковей, что Амели, хоть она и отказывала ему, в душе была глубоко тронута настойчивой страстностью этого человека, которого искренне любила шесть лет назад.
