Вне себя она закричала:
— Не хочу видеть вас… не хочу оставаться здесь, в лечебнице Поля Дро, я запрещаю этому человеку прикасаться ко мне, пусть меня выпустят отсюда, пусть увезут — лучше умереть на улице, чем оставаться здесь.
Она так распалилась, что, переживая за нее, Даниэль решила ввести ей сильное снотворное: она подумала, что бедняжка бредит.
Не в силах бороться с окутывавшим ее оцепенением, Амели сразу успокоилась; она попыталась сесть, потом откинулась на подушки и впала в забытье, продолжая шептать:
— Не хочу… не хочу… здесь оставаться…
Что до Поля Дро, то последние события, надо думать, очень взволновали его, а, может, в ту ночь часы, тайно проведенные им в секретных покоях, многое для него переменили; как бы то ни было, но вопреки всем правилам ровно в семь утра обхода хирурга не было.
Он послал сказать Даниэль, что очень устал и побудет дома.
Не раздеваясь, профессор вытянулся в кресле и приготовился немного вздремнуть; в эту минуту в дверь постучал камердинер.
— В чем дело? — раздраженно спросил Поль Дро. — Я же просил не беспокоить меня.
— Прошу прощения, сударь, — смутился камердинер, — но с вами желает говорить судья, председатель судебной палаты.
Побледнев, как мел, Поль Дро вскочил с кресла.
От сильного потрясения по телу его прошла нервная дрожь.
Хирург испугался, в голове у него заметались тревожные мысли.
— Что надобно от меня этому судье? — спросил он срывающимся голосом.
Камердинер пожал плечами.
— Пусть он войдет! — распорядился Поль Дро.
Через несколько секунд вошел Себастьян Перрон.
— Вам что-нибудь говорит мое имя? — сухо, почти угрожающе обратился он к профессору.
Поль Дро узнал судью, который пытался помирить его с женой, возбудившей против него дело о разводе.
— Разумеется, — отвечал он, — я прекрасно помню, как…
Себастьян Перрон прервал его:
— Я пришел к вам не как судья, сударь, а как лицо частное, просто как Себастьян Перрон… Известно вам, кто я?
Он так выразительно посмотрел на профессора, что тот побледнел еще больше.
— Я не понимаю вас, — с трудом выдавил он.
Переменив тему, Себастьян Перрон встревоженно спросил:
— Мне известно, что мадам Амели Тавернье тяжело пострадала и находится в вашей лечебнице, я хочу знать, как она себя чувствует, и обязательно должен ее повидать.
Профессор Дро не переставал удивляться.
— Сударь, — ответил он, — я абсолютно ничего не понимаю…
— Какая разница! Сударь, я непременно хочу видеть Амели.
— Простите, — возмутился профессор, — кто дал вам право называть так мою жену, сударь?
Себастьян Перрон закричал угрожающим голосом:
— Мое право — самое святое право в мире, сударь, это право отца, который желает видеть мать своего ребенка. Я — любовник вашей жены, Амели Тавернье была моей любовницей, прежде чем…
Фраза повисла в воздухе; сжав кулаки, профессор Дро кинулся на Себастьяна Перрона и с пеной у рта воскликнул:
— Подлый негодяй!
Себастьян Перрон был готов к этой вспышке гнева, он тоже сжал кулаки и бросился на профессора, глаза их сверкали, еще секунда — и они начали бы тузить друг друга, но в этот момент дверь снова отворилась.
Себастьян Перрон и Поль Дро одновременно обернулись и в один голос воскликнули:
— Вы, сударь? Здесь?..
С невозмутимой миной, скривив губы в иронической улыбке, вновь вошедший как ни в чем не бывало поклонился.
— Да, господа, это и в самом деле я.
Неожиданным посетителем оказался Жюв.
Сыщик прикинулся, что и не заметил, в каких странных позах застал он судью и профессора.
Сначала он обратился к Полю Дро.
— Сударь, — начал он, — хоть вы и велели не беспокоить вас ни под каким предлогом — желание вполне естественное и похвальное — я позволил себе нарушить ваш отдых, потому что я только сейчас из лечебницы. Ваша старшая медсестра просит вас прибыть незамедлительно. Состояние мадам Амели Дро внушает ей тревогу, оно требует вашего вмешательства; вам придется забыть о том, что вы ее супруг, и быть только доктором, имеющим дело с больной.
Профессор подчинился ему не сразу. Жюву пришлось добавить еще одну фразу.
— Мне необходимо с глазу на глаз переговорить с этим господином, — сказал он, указывая на Себастьяна Перрона.
Лишь на минуту судья оторопел от изумления, а потом стал кричать еще громче, еще яростнее.
— Господин Жюв! — вопил судья. — В присутствии господина Поля Дро, которому я сию минуту сообщил, что я — любовник его жены, я настаиваю на следующем заявлении: я обвиняю Поля Дро в том, что он подлец. Я обвиняю его в том, что он держит в заточении ребенка, рожденного взаимным чувством между мной и Амели Тавернье. Я обвиняю его в том, что он гнусный шантажист и что он требовал с меня денежный выкуп в обмен на моего сына… Я обвиняю…
— Приказываю вам замолчать, сударь, — повелительно распорядился Жюв.
Сыщик говорил так настойчиво, что судья покорился.
Двигаясь, точно автомат, Поль Дро вышел из комнаты, пересек коридор, покинул квартиру и направился в лечебницу.
Со вчерашнего вечера он не знал, что и думать — столько произошло невероятных событий; минутами он спрашивал себя, не есть ли все это сон, жуткий кошмар.
Жюв и судья остались одни.
— И что же? — начал Себастьян Перрон.
Жюв снова прервал его.
— А вот что, сударь, — сказал он, — Похоже, я на верном пути и ждать вам осталось недолго… Состояние Амели Тавернье не так уж безысходно, как я сказал профессору… Да и поиски вашего ребенка не кажутся мне теперь такими уж безнадежными. Сделаете, как я скажу… Сейчас вы уйдете отсюда, вернетесь домой и там будете ждать меня: часам к двум я принесу вам добрую новость.
Себастьян Перрон всплеснул руками и, не зная, как выразить свою признательность, проникновенно сказал:
— О, Жюв, Жюв… Неужто это правда?.. Две вещи истерзали мне сердце, измучили душу — чувство мое к Амели и любовь к нашему сыну. Верните их обоих сердцу, кровоточащему отчаянием, и я не забуду об этом до конца дней.
От волнения судья начал запинаться.
Жестом Жюв прервал его, незаметно подвел к выходу, взял за плечи и вытолкнул на лестницу.
По винтовой лестнице, скрытой за потайной дверью, осторожно поднимался какой-то мужчина.
Добрых четверть часа понадобилось незнакомцу, чтобы открыть скрытую в стене дверь; это был Жюв, всю ночь следил он за Полем Дро, видел, как тот поднимался этажом выше, откуда временами доносились странные, загадочные звуки, взрывы детского смеха.
