директора по продажам, и, схватив ее, она повернулась к матери:
— Твое здоровье, мама. Может, ты хочешь залезть на стул и спеть нам рождественскую песенку? Вам не кажется, что это было бы очень мило?
Она залпом выпила водку. Теперь стало тихо во всем помещении. Она встала из-за стола.
— Что скажете? Разве вы не хотите послушать, как маленькая Беатрис споет нам рождественскую песенку?
На нее смотрели все без исключения.
— Ах, ты не хочешь? Но, дорогая, это совершенно не важно. Может, ты тогда сбацаешь ту похабную песню, которую обычно поешь по вечерам на кухне, а?
Тут отец вышел из оцепенения, и по залу прокатился его разгневанный голос:
— Сядь, девочка!
Она повернулась к нему:
— Это ты мне? А, ну конечно, это же, кажется, ты мой отец, да? Мне кажется, мы встречались как-то за ужином. Меня зовут Сибилла.
Он смотрел на нее раскрыв рот.
— Ну?! Если веселья больше не будет, то я, пожалуй, пойду. Надеюсь, вы приятно проведете вечер.
Семьдесят шесть пар глаз внимательно следили за ней, пока она спускалась со сцены и шла мимо остальных столов через зал на свободу.
Закрыв за собой дверь, она впервые в жизни вздохнула свободно.
~~~
Газету она выбросила в первую попавшуюся урну на станции метро Рупстен. Подумав, что лучше не рисковать, решила не пытаться тайком пройти в поезд на Лидингё, а вытащила из своего тайного запаса еще двадцать крон.
Да, в этот день шведское дорожное ведомство заработало на ней намного больше, чем за предыдущие пятнадцать лет.
Часы показывали половину двенадцатого, народу в вагоне было немного. Когда поезд въехал в тоннель, она посмотрела на собственное отражение в стекле. Оно стало совсем чужим. Хотя, наверное, это даст ей небольшой выигрыш во времени. А потом она обязательно придумает, что делать дальше.
Но, как бы то ни было, нужно забрать деньги из абонентского ящика. И вернуть на место все до последнего эре. Этого они в любом случае у нее не отнимут.
Почтовый ящик.
Твою мать.
От этого предположения ее передернуло. Еще немного, и она угодила бы прямиком в капкан. Разве можно быть такой идиоткой! Как же она не подумала? Вероятность того, что полиция до сих пор не выяснила, где расположена единственная жестко фиксированная точка ее существования, сводилась к нулю. Список абонентских ящиков — единственное место, где фигурирует ее имя. Они наверняка это обнаружили.
Когда она поняла, что теперь ей и деньги свои забрать нельзя, ее охватила ярость.
Она изо всех сил сжала кулаки и почувствовала, как страх отступает. Уже только то, что они сообщили газетам ее имя, было против всех правил. Будь она уважаемым человеком, который живет по общепризнанным нормам, они ни за что не позволили бы себе ничего подобного.
Она никогда ничего не требовала от общества. И не собиралась этого делать.
Но сейчас с нее хватит.
Она объявит им войну.
Яхта Томаса стояла у причала Мэларнской судоверфи на острове Лонгхольм. Сибилла вышла из метро на станции Хорнстулль и направилась к мосту через залив Польсунд. Томас — единственный, кому она доверяет настолько, чтобы попросить о помощи. Десять лет назад, до того как он получил в наследство эту яхту, они жили с ним в вагончике в промзоне Люгнет. К ним тогда регулярно заявлялись полицейские, требуя очистить территорию и убрать вагончик, но они только перемещали его на несколько метров и преспокойненько ждали следующего появления полиции. По большому счету жили тогда они вполне сносно.
Ни о какой любви между ними речь не шла — это была просто тоска по близости и желание избавиться от одиночества. Только это они могли предложить друг другу, и им вполне хватало.
Сперва ей показалось, что яхта исчезла. Последний раз Сибилла была здесь несколько лет назад. Но, отойдя чуть в сторону, она все же обнаружила ее, спрятавшуюся за серым военным катером. Да, видимо, теперь на набережной проблемы со швартовкой.
Она сняла рюкзак, поставив его на деревянные планки настила, чтобы не замочить дно.
Вдруг засомневалась. Добравшись до места, она почему-то утратила прежнюю уверенность. Она знала, что Томасу можно доверять — но только пока тот трезв. Алкоголь в крови изменял его до неузнаваемости. Даже на ней самой сохранились кое-какие знаки, подтверждавшие это. Глубоко вздохнув, Сибилла сжала кулаки, пытаясь вернуть себе решимость, которую чувствовала в метро.
— Томас!
Посмотрела по сторонам. На набережной никого не было.
— Томас, это Силла!
Над леером военного катера показалась голова. Сначала Сибилла его даже не узнала. Он, оказывается, отрастил бороду. Поначалу он тоже смотрел недоуменно, но потом его физиономия расплылась в улыбке.
— Ну ни хрена себе! Тебя что, еще не поймали?
Она не смогла сдержать улыбку.
— Ты одна?
— Да, черт тебя подери.
Приглашающего жеста он не сделал. Но она видела, что он трезв. Она его хорошо знала.
— Я могу войти?
Он ответил не сразу — смотрел на нее и улыбался.
— А это не опасно?
— Прекрати. Ты же знаешь, что это не я.
Улыбка стала еще шире.
— Заходи. Только все острые и режущие предметы оставь на палубе!
Физиономия скрылась за леером, она подняла свой рюкзак.
Томас — друг. Возможно, единственный. Сейчас это важнее, чем когда-либо.
Он оставил люк открытым, и, прежде чем спуститься, она протянула ему рюкзак.
Все внутреннее пространство яхты являло собой старый трюм, служивший теперь одновременно и столярной мастерской, и жильем. Засыпанный опилками и разнокалиберной деревянной стружкой, пол выглядел так, будто его не убирали лет сто.
Но зато было понятно, что он живет один.
Это хорошо.
Проследив за ее взглядом, он тоже посмотрел по сторонам.
— Да, с тех пор как ты была здесь в последний раз, ничего не изменилось.
— Ну что ты, тогда здесь не было такого порядка.
Слегка усмехнувшись, он подошел к кофеварке, стоявшей в той части помещения, которая по идее служила кухней. Стол, три обшарпанных стула, холодильник и микроволновка. Но пустых стаканов не было. Это тоже хорошо.
— Кофе?
