И прошел мимо нее по тропинке.
Странно. Уже второй раз за эту неделю человек огорчается только из-за того, что у нее есть деньги. Как, черт возьми, такое может быть?
Гунвор Стрёмберг тем временем успела дойти до дома, и Сибилла прибавила шаг. Патрик поздоровался за руку и представился. Вежливо и любезно.
— Идите посмотрите. Я подожду здесь.
Обменявшись взглядами, они поднялись по каменным ступеням и открыли дверь.
— Дом небольшой, но здесь есть все необходимое, — крикнула им вслед Гунвор Стрёмберг. — Водонагреватель, правда, старый, надо бы заменить.
Кивнув, Сибилла ступила на порог.
Убийца тоже, наверное, когда-то входил сюда.
Она огляделась по сторонам. Всего несколько шагов — и она оказалась в маленькой кухне. Все выглядело опрятно. Обжито. Одушевлено. На полу следы стульев, которые тысячу раз передвигали с места на место. Немного облупившаяся эмаль на ручке духовки, за которую годами и десятилетиями хватались руки проголодавшихся дачников.
В доме слегка пахло свежей краской.
Патрик прошел вперед и открыл запертую дверь. Он стоял в проеме и знаками предлагал ей подойти.
Выкрашенная в белый цвет комната была совершенно пустой. Патрик вытащил свои бумаги и, перелистав их, протянул одну Сибилле.
— Вот тут, на этой стене, — прошептал он.
Сибилла посмотрела на фотографию кровати с пятнами крови и еще раз прочитала текст, который преступник оставил на стене, подписавшись ее именем.
Ей захотелось немедленно уйти.
Гунвор Стрёмберг спустилась к причалу. Она стояла спиной к дому и смотрела на воду. Сибилла мгновение поколебалась. Подошел Патрик и встал рядом.
— Пойди поговори с ней.
Она посмотрела на него.
— Мы же ничего стоящего пока не узнали, — продолжил он. — Иди, а я останусь и посмотрю здесь.
Он прав. Раз уж они зашли так далеко, то какой смысл останавливаться.
Гунвор Стрёмберг стояла не шевелясь — и ни единым движением не дала понять, что заметила, как к ней подошли. Она продолжала смотреть на воду, и только после того, как Сибилла осторожно кашлянула, она поднесла руки к лицу, и Сибилла увидела, что хозяйка домика вытирает глаза. Она так и не повернулась.
— Удивительное место, — начала было Сибилла.
Женщина не ответила. Сибилла замолчала. Рано или поздно тишина заставит Гунвор заговорить.
Здесь было все, о чем сама она только могла мечтать. Укромность. Тишина. И плюс ко всему этот головокружительный вид. Но на это у нее никогда не будет денег. Никогда в жизни. Впрочем, еще чуть-чуть, и у нее вообще ни на что не будет денег.
— Наверно, мне лучше сразу вам обо всем рассказать, а то ведь слухи все равно дойдут, — неожиданно произнесла женщина и повернулась к Сибилле лицом. — Вы же нездешние?
— Нет.
Кивнув, она снова отвернулась к воде.
— Я так и поняла.
Сибилла подошла ближе и встала рядом. Пока ей лучше молчать.
— Шесть дней назад здесь убили моего мужа.
Она продолжала смотреть на воду, а Сибилла изо всех сил изобразила изумление.
— Убийца не местный, так что в этом плане беспокоиться не надо.
Она снова замолчала. Сибилла посмотрела на ее лицо. Было все еще светло, и она не могла не заметить слез, струившихся по щекам женщины.
— Вы поэтому продаете? — тихо спросила Сибилла.
Всхлипнув, женщина покачала головой:
— Нет, мы давно собирались продавать дом. Хотели только до весны подождать, чтобы цена поднялась. — Гунвор Стрёмберг прикрыла лицо правой рукой, словно не хотела, чтобы Сибилла видела, как она плачет. — Сёрен долго болел. Рак печени. А потом, около года назад, он перенес серьезную операцию, и результаты даже превзошли ожидания. Вначале они говорили, что выживают всего лишь сорок четыре процента. — Она покачала головой. — У меня снова появилась надежда. Он принимал лекарства и постоянно наблюдался у врачей, и вроде бы все пришло в норму. Он, конечно, часто уставал, и сил у него стало меньше, чем раньше. Мы начали думать, что тут слишком много работы, и в конце концов решили, что лучше продать дачу и потратить деньги на путешествия. Надо успеть поездить, а то ведь кто знает, сколько нам осталось.
Она снова замолчала. Сибилла положила руку ей на плечо, и прикосновение заставило Гунвор Стрёмберг громко всхлипнуть.
— Дача была нашим любимым местом. Мы приезжали сюда, как только появлялось свободное время.
— Может, стоит подождать с продажей?
Женщина покачала головой:
— Я не хочу больше здесь находиться. Я даже в дом заходить не могу.
Они немного постояли молча. Сибилла убрала руку. В воздухе вдруг пропела труба. Сибилла в удивлении огляделась по сторонам.
— Это Магнуссон. В те дни, когда он здесь, утром он всегда трубит подъем, а вечером играет отбой. Просто так, из любви к жизни, как он сам говорит. — Несмотря на отчаяние, Гунвор Стрёмберг нашла в себе силы немного улыбнуться.
Сибилла прикрыла глаза. Подумать только — жить в таком месте! В полном одиночестве, в покое и мире, с далеким соседом, который напоминает о своем существовании игрой на трубе из любви к жизни.
Мечта о счастье.
— Сколько вы хотите?
Гунвор Стрёмберг повернулась и посмотрела на нее:
— Маклер говорит, что надо просить что-нибудь около трехсот тысяч…
Надежда Сибиллы погасла.
— …Но для меня важнее, кто будет покупателем.
Они посмотрели друг на друга.
— Мы с Сёреном построили дом в пятьдесят седьмом. Мы много работали, старались устроить здесь все так, как нам хотелось, и многое в нашей жизни произошло именно здесь. Порой мне не верится, что мы уедем, а кто-то вселится. И дом останется на месте. Без нас.
Сибилла взглянула на причал, а Гунвор Стрёмберг сильнее запахнула куртку.
— Как будто мы и не играли никакой роли.
— Но это не так, — произнесла Сибилла, которая действительно верила в то, что говорила. — Ведь это вы сделали это место необыкновенным. Этот дом и есть след ваш и вашей жизни. Здесь все ваше. И не только в доме. Даже эта тропинка. Вы проложили тропинку, и она останется здесь навсегда. Вы посадили эти кусты. Все это. А мне оставить нечего. Ничего не останется после меня, когда я умру.
Она замолчала. Что она творит? Может, она сейчас и имя свое назовет, раз уж ее все равно понесло?
