идиллию» нарушила соловьиная трель моего мобильного телефона. Прежде чем ответить, я взглянул на дисплей. Это была Люба.
— Привет! — весело сказала она.
— Привет. Ты где? — сухо спросил я, не спуская глаз с подозрительно притихшей жены.
— Загостилась с дочкой у подруги. А ты почему пропал?
Перед тем как ответить, я поднялся из-за стола и одарил свою благоверную презрительным взглядом. Мне стало ясно, что никуда она не звонила, а купила меня, как последнего лоха. Жена поняла, что я оценил её творческий талант, и её прищуренные глазки загорелись издевкой.
— Я к тебе сейчас приеду, Люба, — сказал я, чеканя каждое слово.
— Хорошо. Приезжай. Мы сейчас тоже будем, — отозвалась красавица.
Пухлые губки жены дрогнули в презрительной усмешке. Вероятно, она вообразила, что я, дабы не тянуть резину, прямо сейчас порву со своей пассией, а потом приползу домой, с цветами и шампанским, замаливать грехи. От этой её усмешки меня, что говорится, прорвало.
— Я люблю тебя, Люба! — крикнул я в трубку. — Люблю, ты веришь мне?
— Нет, конечно, — ответила она. — Но приезжай, я буду тебя ждать.
Сомнений больше не существовало. Они исчезли, растворились, растаяли, сгинули в небытие раз и навсегда! Три встречи, три короткие встречи резко изменили всю мою жизнь. Сделали её другой… Какой? Мне ещё предстояло в этом разобраться, но не тогда. Тогда я чувствовал, что люблю, люблю по- настоящему! Люблю и хочу быть любимым!
— Ну, и катись к своей чёртовой потаскухе, сволочь! — злобно прошипела жена.
Она осталась на кухне заливать обиду ледяным «Мартини», а я вышел в коридор, схватил куртку и ключи от джипа, громко хлопнул дверью и покинул дом.
Дождь лил как из ведра. Холодный осенний дождь в десять часов вечера десятого октября.
Прошлое растворилась в крахмальной белизне больничной палаты, как шипучая таблетка в стакане воды.
— Я же говорила, что тебе нельзя курить. Вот упрямый осёл, — сказала жена, протягивая мне пластмассовую кружку с минералкой.
— Где Люба? — прохрипел я сквозь кашель.
— Какая Люба?
Прежде чем продолжить разговор, обещавший быть «очень интересным», я дождался пока исчезнет раздражение в лёгких, вызванное табачным дымом. Жена, тем временем, подобрала с пола и выбросила в форточку недокуренную сигарету.
— Где Люба? — я почти шепотом повторил свой вопрос, стараясь говорить так, чтобы боль от сказанных слов отдавалась как можно тише в горевшей адским пламенем голове.
— Я не понимаю, о ком ты спрашиваешь?
Бледное лицо жены и интонация её голоса выражали вполне натуральное недоумение.
— Не валяй дурака. Ты прекрасно всё понимаешь! — Я попытался изобразить грозную гримасу. Наверняка она смотрелась смешно и глупо на лице, сплошь залепленном кусочками белого пластыря.
— В бреду ты не раз повторял это имя, — строго сказала жена. — Позволь узнать, кто такая эта Люба? Одна из твоих новых подружек?
— Телефонный номер губной помадой на бумажной салфетке, — ответил я.
На лице жены отразилась озабоченность.
— Я позову медсестру, — сказала она.
— Постой! — Едва не теряя сознание от боли, я схватил её за руку. — Ради Бога, перестань притворяться!
— Пусти. Ты пугаешь меня и делаешь больно.
Она отдернула руку и встала со стула.
— Извини. Только не уходи, — я застонал и заскрежетал зубами, чувствуя, что ещё немного и адское пламя в голове превратится во что-то ужасное.
— Хорошо, не уйду, но веди себя прилично, — предупредила она, возвращаясь на место.
— Договорились, — прохрипел я. — Налей мне ещё воды.
Боль терзала меня, не давала сосредоточиться. Не могло быть и речи о том, чтобы попытаться обдумать сложившееся положение и раскусить игру, затеянную женой. Уместнее было бы позвать медсестру и получить облегчение посредством укола или каких-нибудь пилюль, но я горел желанием разобраться и предпочел страдать.
— Помнишь тот вечер, накануне аварии? — начал я осторожно.
— Ещё бы, — недовольно фыркнула жена.
— Будь добра, напомни, что тогда произошло между нами.
— Зачем?
— Не спрашивай, а делай, как тебя просят.
Прежде чем заговорить, она отхлебнула минералки прямо из горлышка.
— Я вернулась домой от Лёльки около десяти и застала тебя на кухне. Ты хлестал «Мартини». Заканчивал вторую бутылку. Я спросила: «Что происходит?». А ты расхохотался как сумасшедший и ответил, что «наше дело дрянь, потому что один сообразительный фраер надумал подвинуть тебя из бизнеса». Потом ты начал ругаться, как последний сапожник. Я хотела уйти, чтобы избавить себя от этого представления, но ты швырнул в меня пустой стакан (хорошо ещё, что не попал) и заорал, что разобьёшь бутылку о мою голову, если я не стану тебя слушать. Мне было страшно. Ты вёл себя, как бандит с большой дороги. Хвалился какими-то криминальными связями, размахивал кухонным ножом и грозился, что убьешь какого-то «продажного Мишку». Потом тебе позвонил Семён. Ты договорился о встрече и ушёл.
Жена замолчала, прополоскала горло минералкой, и не успел я опомниться, как она заговорила снова.
— А знаешь, что случилось потом?
— Что? — с трудом выдавил я, чувствуя, как уже знакомый мне холодок тревожно пробежал по спине и, превратившись в тупую боль, врезался в сердце.
— Ты отвлекся за рулём и наткнулся на грузовик, а потом твой джип отбросило на автобусную остановку…
— Не надо, — прошептал я, давясь от нехватки воздуха, но она не унималась.
— На остановке находились молодая женщина с пятилетней девочкой…
— Прекрати! — крикнул я срывающимся голосом.
Перед глазами возник двадцать пятый кадр: белое лицо Любы с глазами полными ужаса, в ушах зазвенели слова её дочери. «Он — плохой дядя», и в следующий миг вокруг меня сгустилась непроницаемая чернота.
Загрохотал подъехавший поезд. Двери отворились. Возникший из ниоткуда людской водоворот подхватил меня и потащил в душную тесноту вагона, тогда как моя кареглазая красавица осталась на платформе.
«Ещё немного, и она навсегда исчезнет из твоей жизни», — больно кольнуло в голове. Эта мысль заставила испытать ужасные муки. Выбраться из вагона не представлялось возможным, и тогда, глядя ей в глаза, я громко крикнул, стараясь перекричать гудевшую толпу:
— Где!?
Сделав неопределённый жест рукой, она что-то сказала. Двери захлопнулись и поезд, стуча колесами, умчал меня от Любы в тоскливую кишку туннеля.
Мне показалось, что я не услышал её слов. Нет. Я их всё-таки услышал. Она сказала: «Прощай, Горемыка».
