придумал! Вы помните, товарищ полковник, как были застрелены «деды»?
— Да я и не в курсах, — Гоголев положил сожалеющий кулак на стол.
— А я расчухал! — расцвёл в улыбке капитан Андрюшкин. — Иванов, Петров, Сидоров имеют по шикарной дырке в башке. Брат Иванова получил свинца в печень. Гражданские трупы на Можайке… Один — с парочкой пуль в брюхе, а второй — мочканут автоматной очередью в репу. Да так, что пули ровнёхонько разрезали его рожу на две половинки, как анус. Представляете!?
— Короче, Аристофан Андрюшкин! — заинтересованно перебил Гоголев.
— Фишка в том, товарищ полковник, что метко стрелять умеют не все. Даже умеющие стрелять метко. А… дед дезертира Клюева был шикарным снайпером в период Победоносной Великой Отечественной Войны 1941–1945 годов!
— Откуда знаешь? — быстро перебил Гоголев. — Ты ведь не интересуешься жизнью своих бойцов!
— Вам это на самом деле интересно? Или так, мысли вслух? — беспечно спросил капитан Андрюшкин.
Гоголев с трудом, но проглотил очередное охреневание, и даже не стал искать поддержки у мощного кулака.
— На счету деда Клюева лично им грохнутые 324 или 325 немцев-фашистов, — уважительно заметил капитан Андрюшкин. — Прекрасная Наследственная Преемственность по родовой линии Клюевых! Мне бы такую…
— Всё сказал? — перебил командир части, с присущей ему прямотой.
— Да, — ответил ротный капитан, не чуя подвоха.
— Аристофан Андрюшкин! Ты иди! И залезь туда, откуда вылез! — лихо рубанул Гоголев.
После того, как капитан Андрюшкин озадаченно и безропотно вышел, Николай Николаевич поговорил сам с собой. То ли убеждая сам себя, то ли успокаивая сам себя, то ли казня сам себя… Можно было расслышать отдельные слова: «На хрена… мне… эта часть?.. Екатеринбург или… выбирай… но, что ты… Столица — это круче… товарищ полковник Гоголев…».
Диалог прервала распахиваемая дверь, в которую просунулась голова капитана Андрюшкина:
— Товарищ полковник! Не могли бы вы повторить приказ? Я не совсем въехал, куда вы мне сейчас велели залезть.
Приличная Московская Тёлка сразу поняла, что Клюев хочет Её снять. Клюев сразу понял, что хочет снять именно Приличную Московскую Тёлку.
Съём прошел отлично. Секс прошел феерично.
— Обалденный ты мальчик, — строго говорила Вита, распластав прекрасное тело на гостиничном диване «Жемчужина Столицы». — Только… имей в виду, я сплю с тобой не ради денег.
— А ради чего? — блаженно потянул опустошенное естество Клюев.
— Ради денег, — промурлыкала Жанна. — Трахаться просто так считаю распущенностью и глупостью.
Тимон Баев походил на колбасу в бутерброде, прижатый с двух сторон двумя обнаженными Особами Лёгкого Поведения. Его личная колбаса расслабленно сморщилась на его же животе.
— Могу заверить, что хранить деньги в камере хранения на вокзале — это противоестественно, — авторитетно заметила Маргарита. — Деньгам должно лежать в месте, предназначенном для этого природой.
— В каком месте? — внимательно спросил Баев.
— Банк, — наслажденчески зевнул Клюев в ответ.
— Фи! — фыркнула Вита. — Ведь есть же камера хранения на вокзале.
2. День второй
— Банк обанкротился! — невозмутимо сказал Бакенбардыч.
— Да ладно! — не поверил Клюев, тиская автомат. — А как же мой вклад? Я вас сейчас убью!
— Убейте лучше его, — показал Бакенбардыч на Жору. — Он — всесильный управляющий, а я простой клерк.
Посреди кассового зала банка «Столичный капитал» расхаживал Жора, абсолютно не обращая внимания на суету вокруг: бегали потные мужчины, взбрыкивали женщины в мятых юбках, у порога понуро замерло несколько вкладчиков.
— Сука ты! — прошипел Клюев прямо в Жорину рожу.
— Что? — удивился Жора.
— Сука — значит, собака женского рода! — ствол автомата больно уперся Жоре в живот.
Никто не обращал внимания ни на кого. Жора намочил в штаны буквально. И Клюев гневно ушёл.
Бакенбардыч растроганно моргал. Просто моргал, гладя свои романтичные бакенбарды.
— Смотри, у него автомат, — беззаботно заметил первый милицейский.
— Это не просто автомат, а это армейский автомат, — настороженно поправил второй милицейский.
Парни в форменных бушлатах тревожно взглянули друг на друга, затем одновременно процедили:
— Мать твою! Дезертир-киллер!
— Точно — он! — воскликнул третий милицейский. — Его рожа на горящей ориентировке!
Мизансцена развернулась в рядах камер хранения столичного вокзала. Тимон Баев стоял возле распахнутой ячейки, в одной руке держал автомат, другая рука сжимала вещмешок денег.
— Все беды от женщин, — театрально улыбнулся Тимон. — Я хотел отнести свои деньги в банк, а теперь не отнесу. — Грусть разожгла Ярость.
Автомат полыхнул красивым огнем, куцыми мазками изранив милицейских. Плечо, грудь, бедро, живот, ещё плечо, сердце и снова сердц…
Тимон привычно закинул вещмешок за спину и прыгнул вперед. Один из милицейских замешкался в падении и получил прикладом в голову, а дезертир… он уже бежал и бежал к выходу из вокзала. За последующие 100 метров Тимон с разной степенью тяжести изранил ещё Горсть милицейских и Пачку пассажиров. Возле самых дверей Баева застрелили. Насмерть.
Деньги исчезли из вещдоков преступления. Потом. Куда исчезли — осталось загадкой.
— Господа офицеры, появилась новая инфа! Выявились личности гражданских трупов на Можайке. А в Столице найден их джип, на котором — по всему — дезертиры и драпанули туда. Трупы, до того, как они стали трупами — работали инкассаторами у Михал Михалыча. Это были конкретные чуваки, что прошли долбанную кучу Военных Боен! И вот у меня вопрос: каким-таким хреном два салаги смогли из настоящих солдат сделать покойников? — каждое слово подпирала властная интонация, раскрашенная множеством прокурорских оттенков.
В кабинете командира армейской части находились четверо: Николай Николаевич Гоголев, Аристофан Андрюшкин, Сергей Сергеевич Косяков, Заморышев — человек-полковник из военной прокуратуры. По кабинету плавало марево дыма: от трех сигарет с табаком и одного косяка с анашой.
— Разрешите, товарищ полковник, обратиться к товарищу полковнику? — молодецки спросил капитан Андрюшкин.
— Разрешаю, — разрешил Гоголев.
— Товарищ полковник, бойцам просто повезло! — бойко доложил капитан, глядя в барственные зрачки Заморышева. — Фишка в том, что один из долбанных дезертиров — везунчик. Полноценный! Бесподобный! Волшебный! Он такой, такой весь экзотично-загадочный… — улыбка капитана Андрюшкина
