купишь!.. И тебе того же, — архангел отключился, тяжко вздохнул.
Сидоркин выжидающе смотрел, чуть заметно усмехаясь.
— Похоже, тебе придётся самому добираться, — сказал Гавриил. — Мне нужно срочно лететь на землю. Завтра в Американских Штатах казнят Весёлого Роджера, надо успеть. Значит так… сейчас подойдёшь к Коню, скажешь номер гостиницы, он довезёт до самого порога.
— Конь тоже говорящий? — поинтересовался карманник, ничуть не удивившись.
— Нет, но всё понимает. Удачи, мне пора! — архангел повернулся, сделал шаг.
— Постой! — Сидоркин схватил его за руку. — Ты можешь позвонить Иисусу?! Мне надо сказать ему очень-очень-очень-очень важную вещь!
— У Иисуса нет телефона, — просто ответил Гавриил.
— Ну, свяжись как-нибудь с ним! Дело не терпит отлагательств!
— Чадо, ты просишь о невозможном. Я бы с радостью тебе помог, но Иисус сегодня утром улетел на землю. Видишь ли, каждый год, на Пасху, Иисус отправляется туда по каким-то своим делам. По каким, никто не знает, но он не нарушает традицию уже почти две тысячи лет… — увещевательным голосом стал рассказывать дед.
— Я это знаю, — перебил Саня. — И даже знаю, по какому делу.
— Я бы с удовольствием послушал твой рассказ. Я любопытен, как всякий старик. Интересно, чем занимается Иисус на Пасху? Но работа, прежде всего!.. Прощай, чадо, — гид засеменил по дорожке назад к ограде замка.
— Ты не понял ни черта! — сказал карманник ему вслед. — Кажется, ада мне не избежать! Брррр! — он передёрнул плечами.
Карманник приблизился к Коню. Тот покосился.
— Слышь, лошадь. Меня нужно отвезти в гостиницу четыреста пят… то есть в гостиницу номер четыре, пять, шесть, — сказал карманник, стоя в метре от лошадиной морды.
— Иго-го-го! — заржал Конь и демонстративно повернулся задом.
— Ты чего, лошадь? — изумился Саня. — Как понимаю, ты — местное такси, ты обязана меня отвезти и нечего поворачиваться ко мне жопой! — начал заводиться Санёк.
Он снова зашёл спереди.
— Иго-го-го! — опять заржал Конь, поднял правое переднее копыто и ткнул им себя в район брюха.
— Не понял, ты больная? — удивлялся Сидоркин.
Конь настойчиво показывал копытом куда-то под живот. Затем поставил ногу, махнул мордой.
— Странное животное… — произнёс Саня, зашёл сбоку, чуть наклонился. — Что там у тебя?.. — Внезапно его лицо приняло озадаченное выражение, вор выпрямился и вдруг от души рассмеялся. — Намекаешь, что ты Конь?
Конь два раза наклонил голову.
— Каюсь! — карманник прижал руку к сердцу. — Прости, брат, был не прав!
Конь опустился, приседая. Саня сел, крепко обхватил гриву.
— Чёрт, неудобно без седла-то, — поёрзал, усаживаясь поудобней, затем крикнул: — Потише скачи, не то мои причиндалы отобьёшь!
Конь выпрямился, побежал по площадке и… вдруг взлетел.
Саня подался назад, но удержался, выровнял положение, взглянул вниз.
— Кру-уто! — он восхищённо поцокал языком, а потом нахмурился. — На хрена здесь тогда нужна дорога?
46. Игнасио
— Номер один, восемь, — произнёс карманник.
Он легко толкнул голубую дверь с номером «1,8», дверь так же легко открылась. Сидоркин прошёл внутрь, стал посреди помещения. Небольшая комнатка: пружинная кровать с тюфяком и подушкой, стул, тумбочка, окно. «Скромненько, — подумал Саня. — Стола, и того нет».
Сидоркин созерцал своё временное жилище, когда кто-то кашлянул.
Саня обернулся.
На пороге стоял крепкий мужчина среднего роста, черноусый, черноволосый, в высоких сапогах, кожаной жилетке и шляпе.
— Привет! — сказал он по-русски без акцента, сверкая белоснежными зубами. — Я управляющий этой шараги, зашёл познакомиться.
— Здоров!.. — поприветствовал вор. — Ты русский?
Мужчина огладил усы, прошёл в комнату, остановился напротив:
— Я мексиканец.
— Неплохо по-русски болтаешь, — заметил Сидоркин. — Впрочем, как погляжу… здесь все на нём изъясняются.
— Конечно, — пожал мексиканец мощными плечами. — Русский — любимый язык Иисуса наравне с латынью. А так как на латыни сейчас говорят только святоши и врачи, то… Тебя как зовут?
— Саня.
— А меня Игнасио, — мексиканец протянул ладонь.
Карманник пожал.
— Слушай, Игнасио, я, правда, в чистилище? И я, правда, отбросил копыта?
— Странный вопрос. Конечно.
— Здесь всё слишком по-земному, — карманник подошёл к кровати, взялся за спинку, развернулся на каблуках. — И я имею в виду не эту комнату.
— Естественно, — отозвался Игнасио. — Чистилище — это проекция земли и, следовательно, должно соответствовать нашим привычкам и менталитету.
— Складно трепешь, как профессор, — усмехнулся Сидоркин. — По виду не скажешь. Ты больше похож на ковбоя из американского вестерна. Не хватает револьверов и лошади.
— Поработай тут с моё… — протянул мексиканец.
Скрипя сапогами по дощатому полу, он подошёл к окну, с высоты второго этажа глянул вниз. Потом обернулся, подпирая задом узкий подоконник.
— Кстати, в этом номере квартировал одноногий Сильвер. Лет триста назад.
— Врё-ёшь! — не поверил Сидоркин. — Он же выдумка!
— Сказал бы ты ему подобную бодягу, — оскалился мексиканец. — Он бы изрядно позабавился. Серьёзный мужик! — управляющий качнул головой.
Вор сел на кровать, откинулся на стену:
— И где он сейчас?
— В аду, где ж ещё, — хмыкнул Игнасио. — Покойников на совести тут не прощают.
Сидоркин замолчал на пару секунд и задал новый вопрос:
— Чем здесь вообще можно заняться?
— Ну… можно пойти в бар, пожевать капустных листьев. Или отведать гуляш из морковки под бутылку «Водички». Если повезёт, получишь порцию рыбы. Мясо, извини, не держим… По вечерам крутим фильмы из жизни пророков и святителей. Хочешь, играй в лото или шахматы в Зале Отдыха.
Игнасио сложил руки на груди.
— Небогатый выбор, — кивнул Сидоркин. Он сел на кровати, закинул ногу на ногу. — А чем занимался Джон Сильвер?
— Всё время, пока он был здесь, ходил взад-вперёд по номеру. Почти никуда не выходил, о чём-то думал… Пил ром, и курил трубку за трубкой.
— Тут можно пьянствовать? — снова удивился Санёк. Впрочем, он только и занимался удивлением с
