ей все рассказали.
— Я тоже согласна, что хорошей, нужной книжке место в библиотеке, а не в котле бумажной фабрики.
— Сдают ведь ненужные, — сказал Сеня Гиндин.
— Ненужные этим людям. Например, учебники, по которым уже отучились. Или дети в семье выросли, а детские книжки остались. Здесь они уже бесполезны, а в другом месте очень нужны.
А еще Нина Дмитриевна сказала, что целина, конечно, край богатый, но и там еще есть затруднения. Вот, например, с книгами. Так что ребята целинных земель будут рады посылке.
Тогда все ученики решили принести еще и своих книжек, чтобы получилась хорошая библиотека. Вот как закончился в 3-м «Б» сбор макулатуры.
Петя Субботин пришел рано, положил свой портфель в парту и сел. О чем-то думал. И только когда Валя Савчук широко открыла глаза и закричала: «Ты что это, Суббота, на мое место сел?» — он оглядел парту и действительно не нашел на ней своей метки в левом углу.
— Ты чего? — спросил Шурик.
— Расстроенный, — сказал Субботин и вздохнул. — Бабушка у меня…
— Заболела?
— Да нет. От рук отбилась.
Шурик вытянул шею.
— …Не слушается совсем, — пояснил Субботин и опять вздохнул.
— Да ты что? — удивился Шурик и схватил Петю за рукав, потому что Петя хотел уже отойти. — Кого же она слушаться должна?
— Меня.
— С ума сошел ты, Петька? Это ты ее слушаться должен…
— Да ничего ты, Чиж, не знаешь, — сказал Субботин и оживился. — Я должен ее, а она меня. Вот как надо. А так — никакой жизни. У тебя бабушки нет, ты не знаешь.
Тут подошли другие ребята, и Петя сперва не хотел, а потом рассказал все с начала. С бабушкой беда. Совсем слушаться перестала. И чем дальше, тем хуже. Ничем ей не угодишь, все не так. Белую мышь принес — паника… Другая бы радовалась. Обменял на серую мышь — скандал! Стал олово плавить — что было! Сковородку даже соседке с нижней площадки показывала.
— Какую сковородку? — не понял Шурик.
— Которую прожег. Когда плавил. Нечаянно.
— Надо было на противне, — сказал Миша Капустин. — Противень толще.
— Не в том дело — толще, — вмешался Гиндин. — Им все равно тоньше или толще. Старухи вообще вредные. Ей сколько лет?
— Пятьдесят… кажется.
— Старая совсем женщина. И чего надо? Сидела бы на скамеечке.
— А моей бабушке шестьдесят три, — сказала Вера. — И она совсем не старая. И ни капельки не похожа на старуху, ничего ты не знаешь, Сенька.
Тут все стали говорить, сколько лет их бабушке, и оказалось, что у Пети даже самая молодая бабушка.
— Тогда пусть она в артистки идет, — предложил Сеня Гиндин. — В самодеятельность. Артистки очень занятые всегда, у нее на тебя времени не будет.
— Иди ты сам в артистки, — обиделся Петя. — Расскажи вам горе.
— Да нет, что ты. Мы очень даже понимаем. — Вера оттолкнула Гиндина. — Ты не расстраивайся так. Бабушка должна ругаться. Только не всегда. А ты, Петя, очень рассеянный. Забыл клетку закрыть, мышь убежала.
— Она же ученая.
— А все равно. И сковородку…
— Это нечаянно.
— Дело не в сковородке, — сказал Гошка Сковородкин. Он пришел позже всех, но уже разобрался. — Все бабушки ругаются. Это от возраста. Например, как детям или детенышам надо играть, так старикам надо поучать, значит, ворчать. Но против этого есть средство.
Все повернулись к Сковородкину.
— Бабушку надо увлечь! Не понятно? Ну как же непонятно? — рассердился Сковородкин. — Вот ты принес мышь. А что такое мышь, зачем мышь — неизвестно. А если бы ты все толком объяснил, бабушка бы увлеклась. Для нее эта мышь дороже всего, может быть, стала бы. Или олово. Здравствуйте, зачем бабушке олово? А ты бы рассказал ей про это олово… Вот моя бабушка. Играли мы с Чижом в настольный теннис. Помнишь, Чиж? Разбили, конечно, кое-что. Бабушка совсем нас выгнала из комнаты. А потом? Когда увлекли? Что она кричала, помнишь, Чиж? «Давай, давай, бей, мазила!»
И вообще, оказывается, иметь бабушку — это не так просто. Это хорошо, замечательно. Считается, что дети, имеющие бабушек, счастливые дети.
— Так что ты, Суббота, счастливый, — ткнул Гошка Субботина в грудь. — Только надо еще поработать над воспитанием. Чьим, чьим, бабушкиным, конечно! Ах, я все вру? Да это в женском календаре написано, вот! Ты, Суббота, сам же мне его дал почитать.
Тут многие пожалели, что выбросили этот календарь в макулатуру. Но и то хорошо, что Субботин его вытащил оттуда и попросил у вожатой домой. Там, оказывается, столько про родителей написано, что нигде больше такого и не встретишь. Нет, написано, конечно, про детей, но как-то так, что падает больше на мам и бабушек.
— В общем им тоже довольно трудно, — сказал Сковородкин и хотел привести один пример, но тут совершенно некстати прозвенел звонок. Хорошо еще, что первым уроком была физкультура и можно было хоть кое-как поговорить.
Петя заметно повеселел, а Гошка совсем раскраснелся, волосы у него стали мокрые на висках, он что-то жестами показывал Субботину, то сутулился и опирался на невидимую палочку, то выпрямлялся и маршировал на месте, выпятив грудь. Должно быть, он показывал бабушку до и после воспитания. Это было интересно всем, а не только Пете, поэтому все смотрели на Сковородкина. Вскоре учитель его вывел из строя.
После урока, когда одевались, Субботин почти согласился свою бабушку увлечь. Но еще колебался. Тогда Валя Савчук предложила посоветоваться с «Пионерской правдой». А что? Написать и спросить: «Что делать пионеру, у которого бабушка от рук отбилась?»
— Ишь какая! — обиделся Петя. — Чтобы про мою бабушку вся страна узнала.
— Ну и что же, — сказал Гиндин. — Зато она прочитает и исправится.
— А чего ей исправляться, что она испорченная, что ли? — закричал Петя, барахтаясь в рубашке, которую он как раз надевал.
Гиндин, наверно, ничего не понял, потому и сказал:
— Вот, вот. Пусть исправляется.
— Да чего исправляется? — заорал Петя, как только просунул голову в ворот. — Она и так лучше всех! Просто мышей боится… Если бы ты боялся…
— Ну а олово? Тоже боится?
— Как дам вот сейчас! Говорю же, сковородку прожег! Если бы у тебя прожгли… Да что это такое? Где же пуговицы?
Все посмотрели Пете на ворот. Там действительно не было ни одной пуговицы.
— Их мыши ученые отгрызли, — съязвил Гиндин.
— Ой, Петька, — сказала Вера. — Это же не твоя рубашка. У тебя же в зеленую клетку.
— Это Сенькина рубашка, — угадал Сковородкин.
Тут и Гиндин узнал свою рубаху по чернильному пятну, и они с Петей стали меняться, но когда Субботин снова оделся, рукава у него оказались чуть ниже локтей, и все грянули смехом.
— Пугало огородное! — кричал Сеня Гиндин, а Петя теперь уже растерялся, потому что перемена кончилась, все были готовы, а на нем была какая-то чужая рубашка. Он так и стоял, действительно, как
