– Пристегни губу булавкой, – хохотнул Мишка. – Это фамильное золото.
– Миша! – Тетя Мила покачала головой.
– Нелепо бяшешь! – глядя на Мишку, рассмеялась Елена Анатольевна и обернулась ко мне. – Не обижайся, Лиза. Он еще не умеет кокетничать.
– Я и не обижаюсь, – важно ответила я.
– Кокетничать? – внезапно вскипел Мишка. – Я вам что, красна девица?
– Ты мальчик с большой пальчик, – засмеялась тетя Мила, Мишка побагровел и затих. – Сколько у нас фамильного золота, Сережа?
– Тонны, – признался Мишкин папа.
– Так везет? – Мамино лицо озарилось улыбкой. И я поняла, что такое «озарилось», воочию. Удивительно!
– Конечно. – Мишкин папа улыбнулся глазами. – Мы под покровительством Хоруса и Хелиоса – богов золота в Египте и Греции. Они были еще и богами солнца. Выходит, нам повезло вдвойне, мы под покровительством и солнца тоже. – Сергей Николаевич, будто извиняясь, виновато пожал плечами. – Что-то я расхвастался! Вообще-то моя работа тяжелая и грязная. Сугубо мужской коллектив из неотесанных старателей и длительные командировки в Тмутаракань. На самом деле мы занимаемся добычей золота в промышленном масштабе. Режем горы водой.
– Как разрезать гору водой? – удивилась мама.
Я взглянула на маму и замерла от неожиданности. Солнечный ветер прошелся по всем, но лишь в ее глазах мчался ему навстречу солнечный парус. Она была такая красивая! У меня даже горло схватило.
– Что ты, Лисенок? – спросила она.
– У тебя в глазах целая тонна улыбок! – воскликнула я, а мама смутилась как маленькая.
– Выходит, я искал золото совсем не там, – невесело произнес Мишкин папа.
Я перевела взгляд на него, он отвернулся. Отчего у него испортилось настроение? Ведь все так здорово! Лучше не бывает!
– Холодает, – невпопад сказала Елена Анатольевна и зябко поежилась. – Налейте-ка мне беленькой.
– Мясо остыло, искатель! – вдруг заторопилась тетя Мила, наполняя рюмки. – Иди-иди, жарь новое! Не сиди, старатель!
– А как же золотые горы, разрезанные водой? – разочарованно протянула я.
– Потом. – Мишкин папа тяжело поднялся из-за стола. – Это совсем неинтересно.
Он ушел жарить шашлыки, а я подумала, что нашла еще две идеальные вещи. Солнце, превратившееся в золото, и водяной нож, режущий камень. Я думала об этом и о другой жизни, которая началась. Другая жизнь пахла терпкой ванилью, несущейся из Мишкиного окна на волю, я дышала тропиками среди талого снега. Наша с мамой жизнь была замечательной, но ее расписали в пастельных тонах. Как белые саксонские чашки со скромными розовыми цветами шиповника. Теперь она стала яркой и жаркой, и дикий шиповник сам собой превратился в садовые розы, подойдя к своему идеалу на расстояние вытянутой руки.
– Мама моет пол горячей водой, добавляя в нее ваниль, – сказал Мишка.
– Не может быть, – не поверила я.
– Может. Нас всех воспитал ученый секретарь, – рассмеялся Мишка. – Дети должны хорошо питаться. Между прочим, запах ванили сделал меня эмпириком.
– Кем?
– Верующим на зуб. Если в воздухе пахнет ванилью, совсем не обязательно, что тебя ждут горячие плюшки. Надо все пробовать на тот самый зуб.
– Ясно.
– Что ясно? – усмехнулся Мишка.
– Что запах ванили – признак идеальной вещи.
– Запах – признак вещи? – удивился Мишка.
– Тебе не понять, – усмехнулась я.
– Попробуй намекнуть.
Мишка навел меня на странную мысль. Признак идеальной вещи может оказаться обманкой и обозначить то, чего нет.
– Да, лучше все пробовать на зуб, – согласилась я.
– Только зубы не обломай, – хохотнул Мишка.
– О запах не обломаешь.
– Зато обломаешь о черствую плюшку.
Признаки идеальных вещей были прекрасны тем, что заставляли мечтать. Я ясно это почувствовала, когда услышала песню. Наши родители сидели в желтом квадрате света, падающего из окна Мишкиной комнаты. Елена Анатольевна запела, Сергей Николаевич подыгрывал ей на гитаре. Песня потекла медленно и вдруг закружилась, разлетелась, взвилась скороговоркой и неожиданно закончилась мольбой.
Слово «аминь» раскололо горящую головешку в железной чаше костра и унеслось ветром вместе с вихрем обжигающих апельсиновых искр в черное весеннее небо. А я все чего-то ждала.
– Странная песня, – зачарованно сказала я. – Что это?
– Это не песня, а молитва на красоту. Моя бабушка – колдунья с ученой степенью.
– Врешь!
– Нет. Будешь драться, она превратит тебя в идеальную вещь. Навсегда.
Я посмотрела на Елену Анатольевну. Ее голова была высоко поднята, седые волосы забраны в строгий пучок, меховой воротник модной куртки встал испанскими брыжами. Елена Анатольевна не молила, она требовала красоты. И я вдруг подумала, идеальные вещи приходят к тем, кто требует, а не ждет. Мы с мамой всю жизнь чего-то ждали. По-моему, мы ошиблись.
– Мам, зачем Елена Анатольевна пела молитву на красоту?
– Ты не поверишь, это ее работа.
– Так она правда колдунья? – изумилась я.
– Нет, – рассмеялась мама. – Она филолог.
Я засыпала, думая, что все так и не так, как я привыкла. Колдовской заговор явился мне песней, а филологи изучают нерукотворные молитвы о красоте. Красота – идеальная вещь, но ее можно попросить, тогда она придет и станет реальной. И мне так захотелось улыбки, похожей на солнечный ветер, что я прошептала:
– Солнце, в глазоньках моих отразись. Красота на мне сойдись. Аминь.
В глазах моих стало светло, и я увидела весеннее утро в маминой комнате. Солнечный ветер натянул шторы солнечным парусом, вызолотил фужеры и вазы, отполировал глянцем старую мебель и зажег хрустальные подвески в миллион своих градусов. Не веря себе, я резко присела, и солнце с размаху плюхнулось мне прямо в глаза. Я запрокинула голову и рассмеялась весело, беззаботно, от всей души. В нашей квартире свободно гулял солнечный ветер с запахом вымоленной красоты.
Мила
Я не спала всю ночь, а утром мне приснились маски. Безумный хоровод двенадцати апостолов подмостков в атласных клоунских костюмах. Они в галерке, я на сцене. Я в круге света – и совсем одна на людной площади среди толпы. Они смеются, я реву. Они все знают про меня, я ничего не знаю, потому реву. Все в черных масках, абсолютно все. Черным-черно от черных лиц. А в прорезях я вижу синие глаза.
Я проснулась, а со мной никого нет. Синих глаз тоже. Струсили! Ушли, сбежали прочь! Чтобы искать
