– Ты еще не объяснил своему автору мой замысел? – спросил Берт Фредди.
– Ее муж отклонил эту идею.
– Моя жена – литератор. Она не пишет продолжений.
– Когда мы печатали Генри Миллера, он писал продолжения, не так ли?
– Мне нужно присесть, – сказала Анастасия. – Кажется, я плохо себя чувствую.
– Попробуйте закуски, – посоветовал Берт Шрайбер, прихватив полную горсть пирожков с проносимого мимо подноса. Протянул пирожок ей.
– Анастасия не ест, – ответил Саймон.
Берт пожал плечами.
– Это, несомненно, вам идет, – заметил он с полным ртом, – разве я еще не говорил, Фредерик?
Фредди кивнул боссу, но Берт уже отошел обменяться этническими шуточками с главой национальной книжной сети. Поэтому Фредди спросил у Анастасии:
– Думаете, это полезно?
– Я американская икона. Иконы не едят.
– Но вы сказали, что плохо себя чувствуете.
– Иконы не чувствуют.
– С ней все в порядке? – спросил Фредди у Саймона. – Думаю, мне лучше отвезти ее в отель. Когда с ней такое начинается…
– Фредди нравится мое общество, – заметила она. – Правда?
– Вы неважно выглядите, – ответил Фредди, – а завтра очень серьезный вечер.
– Мой муж говорил, что сегодня очень серьезный вечер. Он наслаждается встречами с такими людьми, как достопочтенный губернатор Нью-Йорка и… и уважаемый профессор Тони Сьенна… потому что так он может притворяться, будто знает их, по крайней мере перед людьми, которые притворяются, будто знают его самого. А раз никто на самом деле никого не знает, что на самом деле несложно, раз даже их собственные супруги…
– Анастасия, прекрати, – одернул Саймон. Он попытался забрать у нее шампанское, но она держала крепко, и бокал треснул, залив брюки Фредди.
– Ради бога, извините, – сказал Саймон. – Анастасия, извинись!
– Я… извините.
– А сейчас нам пора отвезти тебя в отель.
– Фредди, простите меня?
– Попрощайся с Бертом и…
– …Лоуренс, – говорил Берт Шрайбер книжному магнату, поворачиваясь к Анастасии.
– Спокойной ночи, – сказала она.
– Вы никуда не пойдете. Я еще не всем вас представил. – Он взглянул на Фредди, который пытался всеми доступными ему топорными жестами объяснить, что Анастасия не в себе и ей нужно отправиться домой и проспаться. Но, глядя на эту шараду, все решили, что не в себе сам Фредди. – Почему у тебя брюки мокрые? – спросил Берт. – Я понимаю, ты редактор, но постарайся все же выглядеть прилично. – И, отвернувшись от Фредди, увел Анастасию от Саймона и представил ее магнату. – Это Билл Уилсон, – сказал он, стиснув ее плечо – кожа да кости – пухлой рукой.
– Привет, – сказала она, протягивая руку.
По приглашению Берта к ним присоединились и остальные: наследники общеизвестных состояний, чье основное занятие – раздавать деньги, директоры культурных учреждений, чья главная работа – принимать щедрость первых, и издатели популярных журналов, чья ответственная роль заключалась в прославлении всего и вся так, чтобы богачи могли любоваться собой на страницах прессы, а те, кто рекламировал предметы роскоши, получили бы доступ к своей целевой аудитории с товарами, вызывавшими зависть таких, как Саймон. Они были тесно сплоченной группой. У Саймона не было ни шанса. Берт Шрайбер по-хозяйски разместил руку на обнаженной спине Анастасии. Саймон кружил рядом, на цыпочках заглядывая через плечи, протискиваясь между стоявшими. Его замечали не больше, чем нанятую обслугу. Один пожилой человек передал ему пустой бокал из-под шампанского и взял полный, который Саймон держал в руках весь вечер. А Анастасия? Она вежливо улыбалась своим могущественным и богатым обожателям, как учил муж, по счастью не видя его отсутствия.
Он отвернулся и обнаружил профессора Сьенну: тот стоял с Фредди и наблюдал за Саймоном.
– Легко пришло – легко ушло, – заметил Тони.
– Простите?
– Рано или поздно все сложится. – Тони похлопал его по спине. – Она получит признание, которого заслуживает. Как и все остальные.
И он отошел вместе с Фредди, оставив Саймона одного.
– А что мне было делать?
– Что-нибудь.
– Что?
– Ну не стоять же просто так.
– Я старалась…
– Чушь.
– Я старалась…
– …вести себя так, словно это в порядке вещей.
– Все равно бы так получилось.
– Получилось?
– Когда вокруг люди.
– Нет, если бы ты научилась себя вести.
– Кто бы говорил.
– Что?
– Все, что ты говоришь, можно сказать и о тебе.
– Когда?
– Да когда угодно.
– Например?
– Сегодня вечером.
– А что мне было делать?
XVII
Что было делать всем? Я видел ее по телевизору. На церемонии вручения Американской книжной премии на ней было другое шелковое платье, черное, без бретелек. Я не помнил такого в ее гардеробе, хотя пальто, в которое она куталась в вестибюле Столетнего клуба, не скрывая враждебности к собственному мужу, было мне знакомо, как моя собственная кожа. Лакей взял также пальто у Саймона и – профессионально избегая камер, проводов и техников с софитами – проводил их в главный зал.
Все, кто хоть что-нибудь значил в Нью-Йорке, собрались в тот вечер в Столетнем клубе – со всей значительностью, на которую были способны подле тех, кто значил еще больше. Телекомпания, получившая эксклюзивные права на трансляцию, – второстепенный кабельный канал, на порядок увеличивший в тот месяц число своих подписчиков за счет всеобщей любви к Анастасии Лоуренс, – нанял комментатором Глорию Грин, главного редактора «Алгонкина». И поскольку Глория была на короткой ноге со всеми, кто что-то собой представлял, ее специально-телевизионная белокуро-синеглазая близорукость успешно раздула очередное сборище культурной элиты в настоящее событие для прессы.
– Привет, – сказала Стэси Глории, кивнув заодно и оператору съемки. – Надеюсь, вы уже не сердитесь за…
