чем вы сидите сейчас, – всего лишь современная реконструкция. А вот это, – тут он ударил ладонью по алтарю (звук удара человеческой плоти о камень прозвучал громче пистолетного выстрела), – вот это действительно загадка. Камень явно не римский. Позже вы можете сами спуститься сюда и увидеть, что это просто выступ коренной породы, причем очень прочный. Это тип гранита, который редко встречается в Англии. В древние времена, как мы полагаем, люди – скорее всего неолитические земледельцы, обитавшие здесь четыре тысячи лет назад, – выбили на внешней поверхности камня шесть мелких чашеобразных углублений. Он провел ладонью по углублениям. – Видите? Они ненамного больше мисок, которые вы ставите на стол к раннему завтраку. В каждую можно положить лишь парочку «Уитабекс»[4]и ничего больше.
По рядам зрителей пробежал смешок.
– Если смотреть сверху, то расположение углублений сходно с рисунком костяшки домино «дубль-три». Вот видите – две линии тройных углублений, расположенных по диагоналям. А между ними есть еще глубокая, как бы вырубленная продольная впадина. Вопрос о том, как эта вещь использовалась, также покрыт покровом тайны. Большинство историков сходятся на том, что «алтарь» имеет ритуальное назначение. И что эта поверхность с чашеобразными углублениями предназначена для каких-то религиозных церемоний. Некоторые даже полагают, что на этом камне производились жертвоприношения. – Шеи зрителей вытянулись вперед, лица выражали крайнюю заинтересованность. – Смотрите, – продолжал Джад, явно любуясь собой (у него даже прорезался голос, похожий на голос Винсента Прайса). – Разве нельзя представить себе жертву, распростертую вот здесь у алтаря? Ее внутренние органы – сердце, легкие, печень, почки – осторожно уложены в эти углубления. – Он не мог удержаться от демонического хохота. – Голова же жертвы, надо думать, лежала вот здесь, она была обращена лицом прямо к собравшейся аудитории. Приходится предположить, что зрелище было весьма страшненькое. – Человек в вышитом жилете снова засмеялся. – С другой стороны, вполне вероятно, что тут проводилось нечто вроде эквивалента нашим христианским праздникам – чаши наполнялись яблоками, ягодами, зернами пшеницы, овса, ячменя, возможно, туда же наливалось самое лучшее пиво. Если говорить правду, то лишь немногие ученые придерживаются версии о человеческих жертвоприношениях. Древние культуры были куда гуманнее, нежели воображают творцы фильмов ужасов.
По мере продолжения лекции внимание Сэма стало рассеиваться. Слева от него студенты в карнавальных костюмах – Лорел и Харди, Дракула и Кинг-Конг (последний все еще в черной шкуре минус голова гориллы) – курили самокрутки, и Сэм подумал, не положили ли они в свой табачок заранее немножко конопли. Сам он, правда, наркотой не баловался, но у него когда-то была девушка, которая пекла шоколадное печенье, сдобренное коноплей. На каждую из тех памятных ночей ей вполне хватало парочки печений, а крошки она оставляла воробьям, которые собирались у ее птичьей кормушки.
К этому времени экскурс Джада в историю уже увлек публику в XVIII век, когда местные обитатели завалили амфитеатр гниющей листвой, а на образовавшемся перегное высадили лакричные деревья, из которых делались лекарства, а также лакричная паста, которая заменяла сахар. Во всяком случае, так утверждал Джад.
Сэм зевнул и посмотрел на наручные часы. Десять минут третьего. Его желудок в своей обычной форме уведомил, что время ленча уже давно позади. Он представил себе хорошо прожаренную рыбу. Желудок заурчал. Сэм огляделся, опасаясь, что кто-нибудь услышал этот звук. Акустика амфитеатра была дьявольски хороша. Даже слишком. Уж если слышно, как падает на пол булавка, то бурчание желудка должно прозвучать не хуже салюта из двадцати одного орудия. Сейчас Сэм чувствовал себя так, как чувствует себя мальчик, пукнувший в тишине классной комнаты. Он ждет, что все глаза обратятся на него, на его лицо, багровое от стыда.
К счастью, в это мгновение Джад Кэмпбелл закруглил свое шоу, и заслуженные аплодисменты легко поглотили голодное бурчание внутренней канализации организма Сэма.
Как и в других театрах и кино, ступени амфитеатра оказались немедленно забиты людьми, желающими побыстрее добраться до своих машин, автобусов или фургончика мороженщика.
– Пусть они сначала освободят проход, – предложил Сэм. – В конце-то концов, нам некуда рваться изо всех сил.
Зита смотрела, как толпа медленно рассасывается из прохода.
– О'кей. Я по крайней мере успею закончить работу над расписанием, раз уж выпал такой шанс. – Она вытащила из волос карандаш и принялась что-то строчить в своем блокноте. Одновременно она тихонько напевала себе под нос.
Рядом с Сэмом студенты в карнавальных костюмах болтали в весьма свободном (кое-кто мог бы сказать – даже неприличном) тоне. Тот, что был одет Оливером Харди, хихикал, дружески шлепая своим котелком гориллу, и все повторял: «Хм-м... вот тебе за то, что ты опять вовлекла меня в очередную вонючую историю».
Сэм только что обнаружил, что, внося в список поправки и дополнения, Зита напевает: «Выходите вечерком, выходите вечерком, девушки Буффало».
Он глядел на нее, чувствуя, как волосы на его затылке начинают шевелиться и медленно встают дыбом. Потом зачесался весь скальп.
– Почему вы выбрали именно эту песенку? – спросил он, неожиданно ощущая сильное стеснение в груди и оцепенение в руках, бегущее до самых кончиков пальцев.
– М-м-м... что я выбрала, Сэм? – отозвалась она, водя карандашом по столбикам цифр.
Но прежде, чем он вымолвил хоть слово, из облака вырвалась молния.
2
Молния сопровождалась мощнейшим ударом грома. Сэм окаменел. Голубой свет каскадом обрушился на амфитеатр. Он был так ярок, что, казалось, мог, минуя глаза, прожечь себе путь прямо сквозь кости черепа к центру, заведующему зрением.
Сердце конвульсивно сжалось. Широко раскрытыми глазами Сэм обвел амфитеатр, ожидая увидеть обугленные тела, разбитые в щепки скамьи, пылающие волосы.
Но лица сидящих были обращены к небу, к черной туче, висевшей прямо над головой. Кто-то даже открыл зонт, хотя еще не упало ни одной дождевой капли.
– Ox! – Парень в костюме Дракулы бросил взгляд на аудиторию. – Это была молния, или я просто накурился наркоты?
Оливер Харди разразился своей единственной шуткой:
– Еще одна гнусная история, в которую вы меня вовлекли!
Сэм с трудом сглотнул. Во рту было сухо.
– Вы правы в отношении погоды, – ровным голосом сказал он Зите. – Надо, чтобы в офисе кто-то озаботился обзвонить местных фермеров, пусть будут наготове со своими тракторами.
Она бросила на него настороженный взгляд.
– Вы в порядке, Сэм?
– Вполне. Не беспокойтесь. У меня нет фобии по отношению к молниям. Просто не хочу, чтобы наши трейлеры застряли в грязи, когда мы будем сидеть здесь.
– Проклятущая английская погода, – ответила она с улыбкой, вынимая свой мобильный телефон. – Займусь этим сейчас же.
Многие из оставшихся в амфитеатре, подобно Зите, уже возились со своими сотовыми телефонами. Четверо в театральных костюмах оказались среди тех, кто, вскочив с места, двинулся к проходу. Горилла забыла свою голову, и ей пришлось вернуться за ней. Она все еще улыбалась той улыбкой «я-люблю-весь- божий-мир», которая появляется после приема скромной дозы наркотика.
Сэм достал из пачки еще одну мятную жвачку. Туча, видимо, уже уходила. Солнечные лучи, освещавшие амфитеатр, вернулись на свои места. Джад Кэмпбелл, который, как оказалось, снова исполнил свой любимый трюк, теперь вкалывал булавку в ворот рубашки. На реке шикарная яхта какого-то миллионера легко покачивалась у своего причала.
Сэм поглядел на Зиту, которая все еще прижимала к уху телефон. Она кивнула ему.
– Работает. Лиз сидит в одной комнате со мной, так что она должна быть... О! – Ее глаза оторвались от Сэма, и она сконцентрировалась на разговоре. – О, хелло, Лиз! Ты мне нужна, чтобы... Минуту... – Она нахмурилась, потом с удивлением спросила: – Скажите, пожалуйста, с кем я говорю?
