со стула, он подлетел к парню, и было в его глазах нечто такое, что заставило того испугаться и заново рухнуть на пол.
— Не бейте, только не бейте!
Блинов взял Андреева за руку.
— Вот это уже ни к чему, не по-нашему. С первых дней привыкай не пачкать рук, — глухо проговорил он и указал Андрееву на стул. — А ты, — невозмутимо обратился он к парню, — вставай с насиженного места — и давай поговорим. Зря ваньку валяешь: ведь женщины, у которых деньги отнимал, здесь. Они-то уж тебя признают. Пистолетом ты им грозил? Грозил! Так что так запросто не выкрутишься. Понимаешь?!
Парень встал и тупо смотрел на Блинова. Понятые, ничего не понимая, терпеливо ждали, шепотом переговариваясь друг с другом.
— Так на чем мы остановились? — продолжал Блинов. — Ах да, ты хотел назвать свою фамилию. Я правильно понял?
— Веткин.
— А еще?
— Веткин.
— Звать?
— Толик.
— По отчеству?
— Сергеем отец был.
— Где документы?
— Нету.
— Лет сколько?
— Двадцать два.
— Откуда родом?
— Из Белоруссии.
— В Москве давно?
— Три дня.
— Петр Иванович, обыщи-ка его еще разок.
В кабинете было холодно. Хотя и наступила весна, но дни стояли прохладные, да и топили не ахти как.
Милиционер подошел к Веткину и указал на телогрейку:
— Скидывай!
Тот нехотя расстегнул телогрейку и бросил ее на пол. Она издала глухой стук. Блинов поднял ее и обнаружил сзади, в подкладке, маленький браунинг.
— А этот тоже, скажешь, не твой?
— Телогрейка чужая! — расплылся в улыбке парень.
— Пиши в протокол следующее: при обыске обнаружен в подкладке телогрейки пистолет системы «Браунинг» с вставленной обоймой. — Блинов вынул обойму — она была с боевыми патронами.
Больше у парня ничего не было. Понятые охотно подписали протокол и обрадованно вышли. Андреев записал адреса, место работы и их отпустили. Теперь он держал в руках свой первый в жизни процессуальный документ.
— А ты, Веткин, садись и давай поговорим, — предложил Блинов, когда ушли понятые.
Тот сел, но говорить отказался.
Блинов попросил Желтых посмотреть за парнем, а сам вместе с Андреевым вышел из кабинета.
— Вот что, сейчас пойдешь допрашивать женщин.
— Как — допрашивать?
— Очень просто, — пояснил Блинов, открывая ключом дверь соседней комнаты. В ней было еще холоднее. Серело от пыли окно, сквозь которое еле проникал дневной свет. Стол был с таким же серым налетом. Видать, за ним давно не сидели. — Возьми у меня на столе ручку, чернильницу, бумагу и садись допрашивай. Главное, поточнее записать все, что расскажут тебе женщины. Но сначала запишешь их установочные данные.
— Что-что? — переспросил Василий.
Блинов удивленно посмотрел на него, но, вовремя спохватившись, пояснил:
— Установочные данные — это фамилия, имя, отчество, год, месяц и место рождения, место работы. Потом предупреди их о том, что говорить надо только правду и что за ложные показания они могут быть привлечены к уголовной ответственности по статье 182 Уголовного кодекса РСФСР. Учти, РСФСР, а не СССР. Есть кодекс республики, а не страны. Дашь им в этом расписаться, а затем будешь подробно фиксировать все рассказанное. Когда закончишь записывать, уточни вопросами все, что неясно. Понял?
Андреев кивнул.
— Ну и с богом! — Блинов ушел.
Андреев остался один. Он попытался осмыслить происшедшее, но не смог — в голове не было ясности. Промелькнувшие за этот час события как-то странно на него подействовали. Он понял единственное: времени на размышление нет. Надо приступать к работе — к той работе, ради которой он пришел сюда. Надо начать допрос. Он пошел за ручкой, чернилами, бумагой и пригласил к себе одну из женщин. Она вошла, испуганно озираясь, и села только после третьего настойчивого приглашения, почему-то развернув стул спинкой вправо. Отвечала на вопросы быстро, даже торопливо, и при этом дышала часто и шумно.
Василисе Петровне Макаровой было сорок шесть лет, но на вид она казалась старше. Должно быть, старил ее большой серый платок, опущенный до самых бровей и завязанный спереди большим торчащим узлом. Приехала из Владимирской области с картошкой, и, когда уже почти закончила распродажу, к ней вплотную подошли трое. В руках у них были пистолеты. Пригрозив, что убьют ее, если вскрикнет, отобрали все деньги. А что она могла сделать? У нее в деревне трое детей. Картошку взяла не только свою, но и родни. Деньги были нужны на покупку одежонки для ребятишек, а то им в школу не в чем ходить.
Андреев долго записывал все, что ему рассказывала женщина, стараясь не упустить ни одного слова. Он взмок от напряжения — в холодной комнате ему стало жарко. Закончив писать, понес протокол Блинову. Тот быстро пробежал все страницы, исписанные мелким и не очень четким почерком, и удовлетворенно хмыкнул:
— Молодец! Только дай ей теперь все прочесть, и пусть каждый лист подпишет. Главное, побыстрей.
Андреев пригласил вторую женщину. С ней разговаривать было легче, да и сам он, приободренный похвалой Блинова, чувствовал себя увереннее. Запись оказалась обстоятельной, со множеством больших и малых подробностей. Как и в тот раз, пошел к Блинову. Тот снова похвалил его и добавил:
— А теперь поди к дежурному, попроси, чтобы он подобрал нам еще двух парней, таких, как вот этот, и понятых. Проведем опознание. Ясно?
Андреев не очень представлял себе, что такое опознание, но спрашивать не стал. Только согласно кивнул. Блинов про себя отметил это, но тоже промолчал.
Когда Андреев, все сделав, вернулся к Блинову, тот ходил вокруг парня и монотонно приговаривал:
— Тебе ведь двадцать два года. Родился в советское время. Откуда в тебе столько жестокости и одновременно столько подленькой трусости?
Веткин сидел молча, низко опустив голову и глядя куда-то вбок, точно боясь встретиться с укоризненным взглядом следователя.
Блинов, не обращая внимания на Андреева, продолжал:
— Зачем же ты хотел меня убить? Разве это спасло бы тебя? Не я — другой допрашивал бы.
— Я не хотел, я с испугу.
— Ничего себе испуг — хвататься за оружие и стрелять в представителя власти!
— Ей-богу, не хотел! — И парень перекрестился.
— Ты что же, и в бога веришь?
— Верующий я.
— Вот тебе и раз! Так и бог вроде добру учит... «Не убий». Слыхал такую заповедь? Вот... А ты подлость
