настоящий холод, но внутренний жар согревал меня надежнее печки. Я приблизился к «Витязю», открыл дверцу, покопался в хламе, как бы небрежно сваленном на заднем диване, и вытащил замотанный в куртку пистолет. Развернул своего нового дружка (еще в школе мне рассказали, что пистолет есть фрейдистский символ центральной конечности), передернул затвор и без раздумий трижды выстрелил в Млечный Путь. Оружие сработало безотказно, где-то неподалеку обрушился шахматный домик, и я подумал: ежели секретный агент Бонд бродит вокруг, он теперь будет знать, что искомый маньяк Г.?Г. вооружен и при случае окажет сопротивление. Восторг, сила, гордость захлестнули меня, и я даже не сразу заметил, что тряское возбуждение вновь наполнило мой жезл упругой пульсирующей жизнью. Я поспешил в замок, но Ло-Лита так сладко спала, уютно свернувшись в калачик на невидимых полях, что я не рискнул ее тревожить, решив взять причитающееся мне завтра. Как же я был глуп тогда!
Выспавшиеся и приободренные мы двинулись в дальнейший путь после полудня по местному времени, быстро выехав за пределы городка по хорошо сохранившейся дороге. Вишневый «Як» и его суровый водитель остались где-то позади. Настроение было столь радужным, что я сперва принялся насвистывать на мотив венского вальса, а потом начал увлеченно рассказывать Ло-Лите о том, как перебирался из Старого Света в Новый и как обставлены наши трансатлантические корабли. Словно иллюстрацией к моим словам на линии горизонта возник широкий голубой парус. Я никогда до того не видел пустынный корабль в движении и ударил по тормозам, остановился, разинув рот.
«Миленький, быстрее езжай, пожалуйста», – вдруг попросила Ло-Лита почти без акцента.
Я удивился еще больше: до сих пор моя nova никогда не называла меня «миленьким» и никогда не просила с таким тихим отчаянием (даже когда взывала из небесных далей). На горизонте возник еще один парус, а следом еще один. Они быстро приближались.
«Я хочу рассмотреть корабли», – сказал я, поворотившись к Ло-Лите.
Она больше ничего не сказала – ни единого слова. В своем непредсказуемо-мгновенном движении она перегнулась через меня, дернула за ручку, открывая замок двери, затем так же мгновенно развернулась и с силой ударила пятками по моему лицу. Было ослепительно больно. Я вывалился из машины, ушибив еще плечо и колено. В тот же момент Ло-Лита захлопнула дверцу, колеса «Витязя» бешено крутанулись, выбрасывая тучу песка и мелких камней, и автомобиль умчался прочь. Оглушенный я даже не сразу сумел подняться – из носа тонкой струйкой текла кровь, и какое-то время я тупо наблюдал, как она капает на ржавый грунт пустыни.
Потом я всё-таки встал и увидел финальную сцену погони. «Витязю» не удалось отъехать далеко – пустынные корабли оказались шустрее: я насчитал их дюжину, и они взяли машину с Ло-Литой в кольцо. Я увидел, как моя душенька остановилась и вылезла наружу, склонившись и прижав руки к груди – как когда-то перед памятником инженеру Мэнни. С бортов голубых кораблей посыпались марсиане в воинственных масках из блестящего на солнце металла; в руках они сжимали нечто вроде длинных пик. Создалось впечатление, что они боятся подойти к Ло-Лите, несмотря на выражаемую ею покорность – будто низкорослые дикари с Андаманских островов в присутствии белого колонизатора. Потом один из них ткнул своей пикой в ее сторону, блеснула короткая молния, и моя ослепительная звезда, моя волшебная марселина повалилась навзничь.
Я неистово закричал. Я побежал, припадая на ушибленную ногу. Я потрясал кулаками и выплевывал французские и американские ругательства. Я готов был голыми руками разорвать этих мелких уродцев на части. Но я не успел. Марсиане подхватили и поволокли безвольное тело моей душечки (с левой ее ноги съехала и свалилась унта, обнажив белый носочек), забросили ее на борт корабля, голубой парус надулся, и с шуршанием корабль стремительно заскользил прочь.
Когда я добрался до «Витязя», то не мог уже кричать – горло издавало только какие-то сиплые булькающие звуки. Марсиане выставили пики, не подпуская меня к себе. На плоских наконечниках играли ярко-синие электрические змейки.
«Почему? – сумел выговорить я. – Верните».
Вперед шагнул самый рослый из уродцев. Раскрашенная охрой маска венчала тонкую шею, под которой развевалось свободное одеяние из тончайшей желтой материи. На месте рта у маски была узкая прорезь, и через нее марсианин обратился ко мне, сильно коверкая слова; даже я понял, что язык песчаных королей ему не родной. Получалось, что передо мной находился представитель одного из народов, строивших каналы, – «повелитель воды».
«Это не твое дело, сын Земли». – «Это мое дело. Это моя женщина». – «Она не может быть твоей». «Почему?» – повторил я вопрос, сжимая кулаки. «Сколько тебе лет, сын Земли?» – «Достаточно». – «Сколько тебе лет?» – «Сорок два. Зачем твой вопрос?»
Марсианин вдруг утробно заухал, а за ним заухали и остальные. Я никогда до того не слышал, как смеются марсиане, но нутром догадался, что это именно смех. Я затравленно озирался, не понимая причины их веселья, а затем смех прекратился так же внезапно, как и зазвучал.
«Сорок два, – повторил марсианин. – Земных лет?»
«Да. Что это меняет?»
«Нас призвал твой брат, сын Земли. Он сказал, по вашим законам нельзя обманывать и обижать детей. Такие законы есть и у нас, сын Земли. Мы чтим детей. Отправляйся домой, сын Земли. Твои родители страдают без тебя. Да будет крепок твой дом, да будет свеж твой воздух, да будет прозрачна твоя вода».
Пятясь и покачивая пиками, марсиане начали отступать к своим кораблям.
«Где мой брат?! – вопросил я с отчаянием раненного в сердце. – Скажите мне, где он?»
Но меня не удостоили ответом. Впрочем, я в нем, признаться, и не нуждался.
10
Въедливый читатель поймет, что догадаться не составило большого труда. Агент Бонд был где-то поблизости, но в этой бесконечной мертвой пустыне он искал бы источник воды и нашел бы его только в одном месте.
Я сел за руль моего преданного «Витязя» и не спеша поехал обратно – в оставленный на полудне замок. Я увидел вишневый «Як» издали; подлый осквернитель чужого уединения, душитель мечты бросил его при входе в наше последнее с Ло-Литой любовное гнездышко.
Я был нацелен и сосредоточен. Я переложил пистолет в карман и широким шагом (куда только делась хромота?) направился к замку. Агент Бонд сидел на краю бассейна, в котором всё еще между отвратных пластов бурой грязи блестела вода. Он где-то отыскал обветшалое деревянное кресло, напоминающее трон с высокой спинкой; он был гол, а его одежда лежала сгорбленной кучей. Грубые глубокие борозды морщин покрывали лицо агента Бонда и его тело. Кожа приобрела зеленоватый оттенок. Он выглядел земноводным из чухонских болот. Он сухо покашливал в ладонь, как будто страдал от туберкулеза. Я догадался, чем болен агент Бонд. Он умирал от песчаной горячки – опасного и заразного заболевания, которое убило многих колонистов. Но он еще верил, что сможет выжить. Если бы я подождал месяц, то получил бы его труп за скромную плату как самозваный родственник покойного. Но я не мог ждать. Я извлек своего дружка с ореховой рукоятью. Если агент Бонд был так хорош, как его представляют в Холливуде, он нашел бы в себе силы обезоружить меня – но реальность, как водится, далека от экранных пьес: он только слабо шевельнулся и посмотрел на меня тусклыми глазами.
«Ты здесь, – заявил агент Бонд высоким хриплым голосом. – Гумберт Гумберт. Прибыл в январе, космопорт Большого Сырта».
«Правильно, – отвечал я с холодной учтивостью. – Давайте-ка поболтаем до того, как начать».
Его левая щека дернулась. Он наконец понял, зачем я вернулся и отыскал его.
«Марситы взяли тварь, – сказал агент Бонд. – Учтите, Гумберт Гумберт, я вас спас. Чем разговоры разговаривать, дали бы лучше воды».
«Вы отняли у меня Ло-Литу, – сказал я. – А я люблю ее больше жизни».
«Вздор. Как можно любить тварь, которой тыща марсианских лет? Почти две тыщи на наши земные… Ха, она даже старше Христа».
«Что вы мелете?»
«Это правда, Гумберт Гумберт. Она из рода песчаных королей. Они там все… долгожители… Неплохо сохранилась, конечно… но повода влюбляться… не вижу…»
Он снова начал надсадно кашлять, горбясь и сплевывая мокроту в кулак.
