Глухие удары их падения совпали с протяжным воем Вахлака.
[Эй! Ты что?] – тут же сигнализировал я.
[Прости… не сдержался. Наследственность.]
Пес был явно сконфужен. Человек бы пожал плечами или руками развел. Вахлаку приходилось импровизировать. Он подошел, коснулся головой моего бедра.
[Брось, напарник, с кем не бывает?] – я хотел было потрепать Вахлака по загривку, но вовремя сдержал порыв мягкого шовинизма. Для гордого космопса этот обыденный когда-то жест равносилен оскорблению.
– Что-то случилось? – Карина вопросительно посмотрела на меня. Ей-то что, химеры вибрацию не ощущают. Я описал девушке странный феномен. К моему удивлению, симпатичный призрак понимающе кивнул.
– Я знаю, о чем вы. Ученые называют это явление «Плач Олимпа». Звук точно идет со стороны вулкана. Однако его источник определить пока не удалось. Есть версия, что под воздействием чудовищной массы камня, какую представляет собой горный массив, непрерывно идут тектонические процессы. Образование трещин, микроземлетрясения. Другие связывают это с Фобосом. Следующей ночью он достигнет пика активности.
Я поднял голову, разглядывая неровный абрис одной из двух лун Марса. Фобос парил, похожий на огромную картофелину, изъеденную червоточинами кратеров. Пройдет десять миллионов лет, и он рухнет на Марс, не выдержав притяжения материнской планеты. Увидят ли наши потомки это событие? Кто знает.
[За мной] – Вахлак снова взял след.
Мы шли уже около часа, когда остающаяся в активном режиме Карина вдруг заявила, что наш отряд приближается к музейному комплексу «Перун». Я читал об этом сооружении, возведенном загодя, для развития марсианской туристической программы. В самом деле, теперь, когда работа квантового транспортера была отлажена, на Марсе со дня на день стоило ждать нашествия любопытных с Земли.
В отличие от погруженного во мрак артефакта древней цивилизации, мемориал первооткрывателей сиял и переливался небывалыми огнями. В солидарности он выглядел, точно чудесный цветок. Лепестки блоков экспозиции объединял стальной пестик космолета. «Перун» – один из двух кораблей, сошедших на Марс, – выглядел весьма внушительно. В нем чувствовалась нерастраченная мощь. Казалось, стоит войти в рубку, занять кресло капитана и оживут маршевые двигатели. Включатся машины атомного распада, чтобы унести стальную колесницу в неведомые звездные дали.
Словно уловив мои мысли, музейный комплекс включил окно трансляции. Дизайнер, формировавший мнемослепок из материалов, отснятых марсоходной бригадой «Октябрь», управляемой химерами Бебиджа, придал динамической зарисовке стилистику старых серебряных дагерротипий. Я проследил за тем, как окруженный огненным смерчем могучий «Перун» таранит истощенную марсианскую атмосферу. Потом некоторое время понаблюдал за устройством первого форпоста Земли на Красной планете. А вот колонный зал Дома Народов и торжественное вручение медалей героев Советского Альянса участникам первой марсианской экспедиции. Шести космонавтам и трем космопсам. Широко улыбается командир корабля полковник ВВС Нестор Иванович Махно, радостно виляют хвостами Белка и Стрелка. Лохматый Буян застенчиво жмется к ноге немецкого космонавта Адольфа Шикльгрубера.
Достижения, победы, новые горизонты. Я был странно далек от этого. Нет, совсем не странно. Сейчас я отчетливо чувствовал свою отстраненность. Я был вместе с забытым в веках марсианским монолитом. Мою душу украшали барельефы со слепыми глазами. Бытие и небытие – всего лишь танец красной пыли над мертвой равниной.
[Он внутри] – старый добрый Вахлак опять спас меня от болезненной рефлексии. Пес был напряжен. Из глотки четвероногого напарника доносилось приглушенное рычание.
Я вызвал список экспонатов музея. Бегло просмотрел таблицы. Вот оно! Позиция 146 – кинетическая винтовка Мосина. Черт! Черт! Этого я и боялся. Репатриант не просто шел проветриться. Он хочет покончить с собой или пойти в лагерь и покончить с учеными, а может быть, устроить геноцид местного населения. Варианты были, и ни один из них меня не устраивал. Сколько нужно времени, чтобы батарея метателя зарядилась? Я не знал. На составление плана времени не было.
Я крадучись двинулся к ближайшему входу в комплекс. Вахлак скрылся в густой тени одного из зданий- лепестков. Над нашими головами, безучастный к людским страстям, двигался Фобос.
[Действуем так: я пытаюсь говорить с ним, ты ждешь. Если начнет дурить – отключаешь его.]
[Понял. Удачи.] – Вахлак скрылся в тени одного из блоков комплекса.
Внутренне подобравшись, готовый ко всему, я шагнул в поле «зрения» дверных сенсоров. Панель медленно отъехала в сторону, открывая проход. Музей приветствовал меня торжественными аккордами гимна Альянса. Пустой в реальности коридор в солидарности был наполнен движением мнемослепков. Мимо меня с озабоченным видом проходили призраки первой экспедиции. Сновали туда-сюда иллюзорные роботы-помощники. На стенах и потолке пестрели статограммы памятных событий. Я отсек поток образов, оставив лишь тот слой, на котором сохранялись указатели направлений. Винтовка выставлялась в лектории. Это большое круглое помещение под куполом – бывшая стартовая площадка «Перуна». Вот и дверь. Осталось только сделать шаг [8].
Сделать шаг и рухнуть вниз. Промелькнет над головой павлинья синь крымских небес, ударит в нос каскад запахов: смесь иссушенных солнцем трав и кипарисовой смолы. А потом падение, удар. Ракушечник – мягкий материал. Не настолько.
– О чем задумался, старик? – Сеня Коромыслов, шумный и простой, как три копейки, подошел, положил тяжкую «медвежью» лапу на плечо. Он был выше меня на полголовы, белобрыс и беспечен. А уж в ширину… Пилот рейсового флаера, увидев нас с Сеней, пробурчал, что на таких, мол, грузовой дирижабль подгонять нужно, и всё же доставил, куда просили.
Полуостров совершенно не изменился с тех пор, как я был здесь в последний раз. Сказочные башни крымского канта в зеленом прибое широких склонов. Виноградники и белые домишки малых поселков. Уступ Ялтинского тракта и снова изумрудная волна до самой линзы бирюзовых вод. Здесь пользовались турбораторами, стилизованными под начало века, торговали вином и горным медом, предлагали безделушки из дерева и камня. Как обычно.
Прежде чем дирижабль приземлился в аэропорту Симферополя, нам выдали самые настоящие бумажные деньги. Во всем Советском Альянсе давным-давно перешли на систему поощрения путем начисления единиц трудового участия. Любой гражданин получал всё необходимое в бытовом и развлекательном плане, но для того, чтобы реализовать более широкомасштабные проекты, необходимо было работать. Только в Крыму по-прежнему уютно хрустели в руках бумажные ассигнации. Одно слово – заповедник.
Прямо под нами в алькове причудливых скал дремал Партенит. Один из укромных курортных уголков, на которые так богат Южный берег.
Мы дождались дрейфующей вдоль дороги транспортной платформы, опустили в ненасытную пасть робота-кассира по рублю. На боку аппарата кто-то приклеил листок бумаги. «Остановку называть громко и о…» – гласила полустертая надпись.
– Куда нам нужно-то? – Сеня извлек засаленный блокнот. Принялся листать исписанные страницы. – Та-ак… ага, вот. Пансионат «Айвазовское»!
Платформа рванула с места – только держись. Мы мчались вниз по тенистому тоннелю. Сквозь прорехи в листве отвесно падали на дорогу жемчужные колонны света. И никакой МТА! Крым мог позволить себе настоящее жаркое солнце.
Территория пансионата располагалась на поросшем деревьями прибрежном склоне. Меж могучих стволов извивались мраморные лестницы, окаймленные мшистыми багетами альпийских горок. От подножия живописных округлых валунов стремились вниз серебряные струи искусственных рек. В воздухе стоял смолистый аромат истомленных летним жаром сосен и кипарисов. Над пышными цветниками вились беспечные насекомые. Впереди ширилась, приближаясь, туманная морская синь.
Платформа остановилась рядом с изящным, похожим на парус зданием центрального корпуса.
– Значит, так, – Коромыслов достал из кармана и натянул на голову белую кепку с большим козырьком. – Расклад такой: ты говоришь с ней, я прикрываю. Если не заладится – выключаю ее. По мне, так лучше бы
