выводу, что единственное место, где эти две идеи соприкасаются – химия. Бог и наука встречаются в мозгу.
– Что ж, теперь понятно, за что вас судят.
– Да, наверно. Только теперь я даже не помню, как пришел к такому заключению и занимался ли вообще чем-то с отцом. Он вроде бы умер, когда я был еще ребенком, но это не точно. Еще мне кажется, что меня ударила молния, и это тоже не точно. – Я толкую с живым мертвецом, покрытым язвами и струпьями и разговаривающим как компьютер-убийца из какого-то фильма о космосе, и его полупрозрачным, немым, худым как палка и повернутым на джазе приятелем. – Зачем я все это вам рассказываю?
– Я уже говорил. Мы двое, – он поворачивает и жестом музейного гида – вытянутая рука повернута ладонью вверх – указывает на Дылду, – ваши единственные друзья.
В конверте записка. «Найдено возле места пожара. Может быть, поможет. Остальное сожрали койоты. – Н. Энслингер». К записке приложена фотокопия с надписью «вещественное доказательство» и номером дела. На фотографии потертый собачий ошейник с отчетливо проступающими буквами – «Отто».
– Да, тогда мои дела совсем плохи, – говорю я.
– Извините, но мы ничем не заслужили таких оскорблений.
– Простите, пожалуйста. – Я начинаю ему верить. – Я даже не пытался оспаривать обвинения. Не пытался увильнуть от ответственности. Просто старался вспомнить, чем навлек на себя такие обвинения, что такого сделал. И в какой-то момент мне показалось – может быть, всего лишь показалось, – что я знаю, почему так получилось. Я не плохой человек. Я не гнался за деньгами.
– Однако продолжаете считать себя виноватым?
– Да. Но все, что я вспомнил, неверно. Все предшествовавшее моему появлению здесь – игра воображения, иллюзия. Вы сказали, что я влюбился. И не ошиблись. Но и этого не было.
– Знаю, – говорит Джек и, заметив мое смущение, поспешно добавляет: – Это то же самое, что влюбляться каждый вечер и просыпаться каждое утро с разбитым сердцем. Вечное повторение одного и того же. Как у Прометея. Только люди почему-то забывают, что память редко бывает точной. Перегрузка памяти искажает прошлое. – Он умолкает, и в тишине слышно только, как Дылда царапает ручкой в блокноте. – Извините, это уже похоже на проповедь. Неподходящее для наставлений место и время.
– Ничего.
– Я могу для вас что-нибудь сделать?
– Вытащите меня отсюда. – Я шучу и одновременно серьезен.
– А сами уйти не можете?
– За мной наблюдают. Суд складывается не очень хорошо, и они опасаются, что я могу убежать. – Не примет ли Джек меня за сумасшедшего? – Вы, конечно, можете мне не верить.
– Допустим, мы вам верим. Куда вы отправитесь?
Об этом я еще не думал, но ответ приходит сам собой.
– Вернусь в лабораторию. Посмотрю, что от нее осталось.
– Знаете, где это? Точно? Дорогу найдете?
– Без проблем. На суде рассказывали, как туда попасть.
– И что дальше? Какой смысл?
– Хочу проверить, все ли так, как я помню. Посмотреть, не ошибаюсь ли в одной детали.
– Что ж, если так, поезжайте.
– Мне нельзя пропускать заседание. Положение и без того не самое лучшее.
– Может стать хуже?
Смешно, да не очень.
– Хочу взглянуть на все своими глазами. Просто чтобы знать, ошибаюсь я или нет.
– Вы уже объяснили. И я сказал, отправляйтесь.
– Не могу, за мной наблюдают.
– Мы вам поможем.
– С какой стати?
– А вам не все равно?
– Нет.
– Позвольте спросить вас кое о чем. – Джек складывает руки за спиной и становится похож на профессора. – Если вы полагаете, что все то, что вы знаете о своей жизни, не имело места в действительности, и можете удостовериться в том, что по крайней мере одно событие, одна деталь, одна частица вашей памяти верна, будет ли для вас важно, как это случилось, кто хотел вам помочь, а кто остановить?
Я готов на все, чтобы найти тебя, Дезире.
– Нет.
– Тогда собирайте вещи и следуйте за нами.
Нельзя, чтобы они увидели меня с сумкой. Впрочем, я вообще сомневаюсь, что уйду достаточно далеко. С собой у меня болеутоляющие, что дал доктор – я их почти не трогал, – и немного скина от Стеклянной Стриптизерши. Рассовываю таблетки по карманам, беру оставшиеся деньги, которые прятал за большой диаграммой. Они на месте, значит, в мое отсутствие в комнате не шарили.
Пока собираюсь, Дылда прижимается ухом к стене, и на лице его появляется выражение полнейшего блаженства. Должно быть, слышит то, что не слышу я. Поднимает руку и начинает отсчет, загибая пальцы – пять, четыре, три, два, один. Звонит телефон.
– Берите, – говорит Джек.
Поднимаю трубку.
– Пошел, – по привычке отвечаю я.
– Э… мистер Эшуорт, – это смотритель, – я тут подумал, что, может быть, вы согласитесь перейти в другую комнату. Нам удалось-таки наконец вызвать специалиста. Осмотрит номер, проведет, если понадобится, санобработку.
Какая любезность. Можно подумать, мы в пятизвездочном отеле. Принимают меня за полного идиота. Повторяю вопрос, чтобы Джек и Дылда поняли, о чем речь. Дылда стучит пальцем по запястью и поднимает один палец.
– Конечно, никаких проблем. Вы мне часик еще дадите?
– Разумеется, – говорит смотритель. – Если что-то потребуется, дайте знать.
Им нужно убедиться, что я в номере. Теперь будут следить, глаз не спустят. Джек и Дылда это тоже понимают. Дылда услышал, как гудит провод, я не услышал ничего. Что ж, значит, решение правильное.
В сейфе у смотрителя осталась приличная сумма, но просить у него деньги означало бы поднять тревогу в незримой сети наблюдателей, накрывшей меня с приближением окончания процесса. На внутренней стороне двери висели правила внутреннего распорядка «Огненной птицы», пожелтевший от времени листок, прихваченный по краям сморщившейся пленкой. Снимаю бумажку почти без порывов – получается практически фирменный бланк. Нижняя треть листа пустая, и на ней я пишу, что содержимое находящегося в сейфе смотрителя конверта должно быть вручено подателю сего за вычетом суммы долга по оплате снятого номера. Никакой юридической силы этот документ не имеет, и смотрителю ничто не помешает прикарманить мои денежки, но если мне все же удастся выбраться из отеля, Джек и Дылда вправе по крайней мере рассчитывать на вознаграждение. Отдаю листок Джеку, бросаю в наволочку пару чистых рубашек и носки и связываю все в тугой узел, который вручаю Дылде. Он запихивает сверток под пальто, закрывает окно и завешивает шторы. Потом показывает на дверную ручку, и я протягиваю ему ключ. Выходим в коридор. Дылда запирает замок, но прежде чем закрыть дверь, вставляет ключ в щель с внутренней стороны. Все у него получается легко, просто и мастерски. Отпущенный язычок щелкает, дверь закрыта.
– Идите за мной, – говорит Джек.
Идем к номеру в самом конце коридора, возле аварийного выхода.
– Там не лестница, а ступеньки. Удобнее и не так заметно, – говорит Джек. – Надо подождать.
– Чего?
– Через час вам позвонят. Может, и правда придут травить жуков.
