удостовериться, что все заинтересованные стороны осознали, какой это повышенный риск.
- Думаю, у всех нас есть достаточно правдоподобное понимание ситуации, - мягко заметил Кэм, маскируя жало сарказма.
Хэрроу с подозрением уставился на него и коротко кивнул.
- Тогда я предоставляю вас вашей дискуссии. - Он сделал едва различимое скептическое ударение на слове «дискуссия», как будто бы зная, что они находились на грани откровенной драки. Он покинул террасу, закрыв за собой стеклянную дверь.
- Ненавижу этого ублюдка, - под нос пробормотал Меррипен.
- У меня он тоже в любимчиках не ходит, - согласился Кэм. Он устало потер шею, пытаясь ослабить в мышцах щемящую боль. - Я собираюсь спуститься к цыганскому лагерю. И если не возражаешь, приму чашечку того дьявольского варева, что ты пьешь. Презираю это пойло, но мне требуется что-то, что поможет не заснуть.
- Забирай все, что осталось в чайнике, - пробормотал Меррипен. - Я проснулся больше, чем хотел бы.
Кэм кивнул и направился к французским дверям. Но на пороге он помедлил и, пригладив на затылке волосы, тихо произнес:
- Наихудший недостаток любви к кому-то, Меррипен, - это то, что всегда будут вещи, от которых ты не сможешь ее защитить. Вещи вне твоего контроля. В конце концов, ты поймешь, что есть нечто худшее, нежели смерь… и это - что-то, случающееся с ней. И всегда будешь жить с этим страхом. Но ты должен принять этот минус, если желаешь заполучить и выгодную часть.
Кев уныло посмотрел на него.
- И что это за достоинство?
Улыбка коснулась губ Кэма.
- Все остальное и есть достоинство, - ответил он и вошел в дом.
- Мне под страхом смерти запретили говорить о чем-либо, - было первой репликой Лео, когда он присоединился к Меррипену в одной из комнат в восточном крыле. В углу копошились два штукатура, измеряющие и делающие пометки на стенах, и еще один сооружал леса, которые будут помогать добираться до потолка.
- Хороший совет, - сказал Кев. - Ты должен ему следовать.
- Я никогда не принимаю советов, хороших или плохих. Иначе их поток никогда не иссякнет.
Несмотря на свои размышления, Кев почувствовал, как его губы растягиваются в невольной улыбке. Он жестом указал на близстоящее ведро, наполненное светло-серым вязким веществом.
- Почему бы тебе ни взять палку и ни размешать комочки вон там?
- Что это?
- Смесь известковой штукатурки и ворсистой глины.
- Ворсистая глина. Мило. - Но Лео послушно поднял оставленную палку и начал ковыряться в ведре со штукатуркой. - Женщины уехали с утра. - Заметил он. - Они отправились в Стоуни-Кросс-Мэнор навестить леди Уэстклифф. Беатрикс предупредила меня быть настороже с ее хорьком, который, кажется, потерялся. И мисс Маркс осталась здесь. - Задумчиво помолчал. - Странное маленькое существо, ты так не считаешь?
- Хорек или мисс Маркс? - Кев внимательно отрегулировал на стене деревянную планку и прибил ее.
- Маркс. Я бы подумал… Она мизандрист или ненавидит вообще всех?
- Что такое мизандрист?
- Мужененавистница.
- Она не ненавидит мужчин. Она всегда обходительна со мной и Роаном.
Лео выглядел искренне озадаченным.
- Тогда… она ненавидит только меня?
- Кажется так.
- Но у нее нет причин!
- А как же твои заносчивость и распущенность?
- Это часть моего аристократического шарма, - запротестовал Лео.
- Кажется, твой аристократический шарм пропадает втуне, когда дело касается мисс Маркс. - Кев выгнул бровь, увидев хмурый взгляд Лео. - А почему это должно иметь значение? У тебя ведь нет личного интереса к ней, да?
- Конечно, нет! - с негодованием отозвался Лео. - Я бы скорей забрался в постель с ручным ежиком Беа. Вообрази эти маленькие острые локти и колени. Все эти резкие углы. Мужчина может причинить себе непоправимый ущерб, спутавшись с Маркс… - Он начал мешать штукатурку с новыми силами, очевидно поглощенный мыслями о несметном числе опасностей разделения ложа с гувернанткой.
Уж слишком поглощенный, подумал Кев.
Что за стыд, размышлял Кэм, проходя по зеленому лугу, засунув руки в карманы, что быть частью связанной крепкими узами семьи означает невозможность насладиться своим собственным счастьем, когда у кого-то другого проблемы.
В это мгновение было множество вещей, в которых Кэм находил удовольствие… благословение солнечного света на по-весеннему грубоватом пейзаже, и все это пробуждение, гул, трепетание растений, пробивающихся сквозь влажную землю. Ветерком доносился многообещающий привкус дымка от цыганского бивачного костра. Возможно, сегодня он, в конце концов, сможет найти кого-нибудь из своего старого табора. В такой денек все казалось возможным.
У него есть прекрасная жена, носящая его ребенка. Он любит Амелию больше жизни. И у него есть много того, что можно потерять. Но Кэм не позволит страху навредить или помешать ему всей душой любить ее. Страх… Он замедлил шаги, сбитый с толку внезапно ускорившимся сердцебиением, как будто без остановки пробежал несколько миль. Окинув взглядом поле, он заметил, что трава необычно зелена.
Удары сердца стали болезненными, как если кто-то раз за разом пинал его. Приведенный в замешательство Кэм напрягся, как человек, удерживаемый на острие ножа, и положил руку на грудь. Господи, солнце было таким ярким, пронзая его глаза до тех пор, пока на них не выступили слезы. Он стер влагу рукавом и удивился, внезапно обнаружив себя на земле на коленях.
Мужчина ждал, пока боль стихнет, сердце замедлится, как это непременно должно быть, но стало только хуже. Он старался изо всех сил вдохнуть, попытался встать. Но тело не слушалось. Навалилась постепенная слабость, и в щеку внезапно ткнулась зеленая трава. Все больше и больше боли, его сердце грозило лопнуть из-за чрезмерной силы своих ударов.
С каким-то удивлением Кэм осознал, что умирает. Он думал не о том, почему или как это случилось, а о том, что никто не позаботится об Амелии, и что она нуждается в нем, что он не мог оставить ее. Кто-то должен присматривать за ней, кто-то должен растирать ей ножки, когда она устает. Так устает. Он не мог поднять ни голову, ни руки, не мог двинуть ногой, только мышцы самостоятельно подергивались, дрожь сотрясала его как марионетку на веревочках. Амелия. Он не хотел покидать ее. Господи, не позволяй мне умереть, еще слишком рано. И, тем не менее, боль продолжала разливаться по телу, захлестывая его, подавляя каждое дыхание и удар сердца.
Амелия. Он хотел произнести ее имя, но не смог. То, что он был не в состоянии оставить этот мир с драгоценными словами на губах, было непостижимой жестокостью.
После часа забивания реек и испытания разнообразных смесей извести, гипса и ворсистой глины, Кев, Лео и рабочие добились правильных пропорций.
Лео проявил неожиданный интерес к процессу, даже разработав усовершенствование к трехслойному оштукатуриванию путем улучшения основного слоя или обрызга.
- Положим больше шерсти в этот слой, - предложил он, - и сделаем шероховатым с помощью мастерка, что даст большее сцепление со следующим слоем.
Кеву было ясно, что хотя у Лео существовал совсем незначительный интерес к финансовым аспектам
