Намного позже этим же вечером Уин лежала поперек груди Кева, ее волосы рассыпались по нему подобно ручейкам лунного света. На ней не было ничего, кроме ожерелья из монет. Мягко распутав его от ее волос, Кев расстегнул ожерелье и положил на ночной столик.
- Не надо, - запротестовала она.
- Почему?
- Мне нравиться носить его. Оно напоминает мне о том, что я замужем.
- Я напомню тебе, - прошептал он, переворачиваясь и обхватывая ее рукой. - Так часто, как потребуется.
Она улыбнулась ему, притрагиваясь кончиками пальцев к уголкам его губ.
- Ты сожалеешь, что лорд Каван нашел вас, Кев?
Он поцеловал мягкие подушечки пальцев, обдумывая вопрос.
- Нет, - наконец ответил цыган. - Он резкий старый кретин, и я не собираюсь проводить много времени в его компании. Но теперь у меня есть ответы на вопросы, которые я искал всю свою жизнь. И… - помедлил он, прежде чем робко признаться, -…я не возражал бы в один прекрасный день стать графом Каван.
- Ты бы не возражал? - Она рассматривала его с лукавой усмешкой.
Кев кивнул.
- Я думаю, что хорошо бы справился, - сознался он.
- Я тоже, - сказала Уин заговорщицким шепотом. - Фактически, я думаю, что многие люди были бы удивлены твоим блестящим успехам.
Кев усмехнулся и поцеловал ее в лоб.
- Я говорил тебе, что сказал Каван перед тем как уйти сегодня вечером? Он сказал, что часто напоминает себе, что лучше я, чем никто.
- Что за глупый старый пустозвон, - сказала Уин, обхватывая рукой Кева за шею. - И он ошибся, - добавила она, перед тем как их губы встретились. - Потому что, ты, любовь моя, лучше, чем кто-либо.
После этого не было произнесено ни слова в течение длительного времени.
Эпилог (перевод: mshush, бета-ридинг: Оксана-Ксю, вычитка: Фройляйн)
По словам доктора, это были первые роды в его практике, во время которых ему больше проблем доставил будущий отец, нежели мать и младенец.
Кев старался вести себя разумно во время большей части беременности Уин, хотя иногда он просто не выдерживал. Естественные приступы и боли вызывали у него настоящую панику, и во многих случаях он настаивал на том, чтобы послать за доктором даже по незначительному поводу, не обращая внимание на сердитые отказы Уин.
Но было нечто невероятное и изумительное в этом процессе. Например, тихие вечера, когда Кев отдыхал рядом с женой, кладя руку ей на живот, чтобы почувствовать, как шевелится ребенок; летние дни, когда они гуляли по Гемпширу, ощущая единение с природой и жизнью, которая чувствовалась повсюду; и выяснилось, что брак, вместо того, чтобы заполнить их отношения серьезностью и ответственностью, приятным образом сделал жизнь легкой и радостной.
Кев теперь часто смеялся, не боясь поддразнивать, играть и открыто выражать свою привязанность. Он обожал сына Кэма и Амелии, Ронана, и с готовностью участвовал в общем стремлении членов семьи избаловать темноволосого мальчугана.
Однако, в течение последних нескольких недель беременности Уин, Кев не мог справиться и с растущей паникой и скрыть свои чувства. И когда посередине ночи у Уин начались схватки, его объял такой леденящий душу ужас, что ничто на свете не могло его успокоить. Каждая новая схватка, каждая сильная потуга, которая скручивала ее, превращали лицо Кева в пепельную маску. И тогда Уин поняла, что ей намного лучше, чем ему.
- Пожалуйста, - тихо шепнула Уин Амелии так, чтоб никто не услышал ее, - сделайте с ним что- нибудь.
Кэм с Лео вытащили Кева из спальни, и повели вниз в библиотеку, накачивая его хорошим ирландским виски большую часть дня.
Когда родился будущий граф Каван, доктор сказал, что младенец совершенно здоров, и выразил сожаление по поводу того, что не все роды проходят так же хорошо. Амелия и Поппи искупали Уин и помогли ей надеть свежую длинную ночную сорочку. Они также вытерли и завернули ребенка в мягкие хлопковые пеленки. Только после этого Кеву разрешили войти в спальню и увидеть их. Убедившись, что его жена и ребенок были в добром здравии, у него от облегчения на глазах выступили слезы, которые его нисколько не смутили, и он, уставший и измученный, рухнул на кровать и заснул возле Уин.
Она перевела свой взгляд от своего красивого, дремлющего рядом мужа на ребенка, которого держала на своих руках. Ее сын был маленьким, но восхитительно сложенным, со светлей кожей и с небольшим пушком темных волос. Трудно было понять, какого цвета у него глаза, но Уин была уверена, что его глаза в будущем окажутся синими. Она приподняла малыша настолько высоко у груди, чтобы его маленькое ушко оказалось у ее губ и согласно цыганским традициям, она назвала ему его тайное имя:
- Ты - Андрей, - прошептала она. Это было имя воина. Сына Кева Меррипена должны звать не менее внушительно. - Твое имя для гаджо - Джейсон Коул. И твое имя для табора… - она замолчала, задумавшись.
- Джадо, - раздался сонный голос ее мужа рядом.
Уин опустила голову на Кева и протянула руку к нему, чтобы погладить густые, темные волосы. Жесткие, страдальческие черты его лица разгладились, он смягчился и казался спокойным.
- Что оно означает? - спросила она.
- Это тот, кто живет вне табора, вдали от цыган.
- Чудесно подходит. - Ее пальцы зарылись в его волосы. - Ov yilo isi? - мягко спросила она.
- Да, - проговорил Кев, отвечая по-английски на вопрос: 'С тобой все в порядке?' - Теперь мое сердце спокойно.
И Уин улыбнулась, когда он потянулся, чтобы поцеловать ее.
Примечания
1
Рассудочный - отличающийся преобладанием рассудка, освобожденный от влияния чувства. (Толковый словарь Ушакова) - примечание по просьбе бета-ридера.
2
Наждачная бумага была первоначально известна как стеклянная бумага, поскольку она использовала частицы стекла. (c) (взято отсюда: http://www.ktopridumal.ru/sandpaper.html) - Прим. переводчика
