Смутно помню, как я оказался на кухне. На столе передо мной стояла тарелка с супом, я молотил по столу кулаком и требовал водки, не обращая внимания на мягкие Валины уговоры не пить больше. Она сидела напротив, печально смотрела на мою пьяную физиономию и качала головой. А я пошел вразнос, и это было самое страшное. Такое случалось со мной в Якутии, что я уходил в длительные запои. Тогда меня спасала Валя. Моя Валя…
Кажется, я все же добился своего, потому что какое-то время спустя я снова давился водкой, на этот раз из стакана, а Валя по-прежнему сидела рядом, успокаивала меня и терпеливо выслушивала мой бред. Я что-то орал, называл всех сволочами и подонками, которые ничего не понимают в жизни, и размазывал пьяные слезы по лицу. И мне уже казалось, что не было этих черных пяти лет и я снова сижу на кухне со своей первой Валей, и она сейчас уложит меня спать. А утром я проснусь, трезвый и кающийся, и она простит меня, и все пойдет как прежде. И Валя, моя Валя, будет рядом со мной, живая и веселая…
Потом помню, что Валя тоже плакала, гладила меня по голове, прижав к груди, и умоляла не делать глупостей. Каких глупостей? Она нежно и терпеливо уговаривала меня успокоиться, шептала, что я хороший, что все это какая-то досадная ошибка и что-то еще, мягкое и ласковое, от чего сладко замирало сердце, и слезы еще сильнее жгли мне глаза.
Затем смутно помню звонок в дверь, какую-то женщину в прихожей… Вроде, она что-то говорила о моей машине. С трудом сообразив, что я все же оставил двигатель включенным, я вырвался в подъезд и ринулся вниз по лестнице, а Валя бежала за мной следом и умоляла меня вернуться… Зачем я не послушал ее? Кажется, я даже оскорбил ее, плохо соображая, куда и зачем еду, управляя машиной, что называется, на автопилоте.
Ближайшие несколько часов я не помню вообще. Очнулся от холода и неудобства. С усилием подняв тяжелую голову, я обнаружил, что сижу в своей машине с выключенным двигателем, на обочине какой-то разбитой дороги и впереди, перед самым капотом, стоит ржавый и помятый контейнер, значительно врезавшийся углом в бампер. Не без труда поднявшись, я вышел и осмотрел машину. К счастью, я успел затормозить вовремя, несмотря на свое состояние, и контейнер не пробил радиатор, а только прогнул его, вмяв бампер и разбив правую фару. Впрочем, мне было все равно, поскольку адская боль в висках не позволяла мне рассуждать здраво, и такой пустяк, как побитая машина, не сильно огорчил меня в эту минуту.
Смеркалось. Я машинально посмотрел на часы и обнаружил, что уже половина десятого. Все тело занемело от долгого и неподвижного сидения в неудобной позе и ныло, как от побоев. Саднила левая скула, которой я, видимо, ударился при столкновении, и холод пробирал меня до костей, хотя вечер был теплым. Попрыгав вокруг машины и немного размявшись, я снова сел за руль и только тут заметил на соседнем сиденье непочатую бутылку водки. Интересно, какую уже за этот день? Хотя какое это имеет значение? Сейчас она была как нельзя кстати. Сорвав пробку зубами, я поспешно отпил несколько глотков, заливая грудь и подбородок, и почувствовал некоторое облегчение. Заткнув горлышко бутылки клочком газеты, я запихнул бутылку в кармашек на чехле сиденья и закурил, пытаясь сопоставить факты и сообразить, где я и как здесь оказался. Кажется, я с кем-то дрался сегодня… Да, на квартире Сафаровой. Потом была больница, мать Танаева и встреча с Игорем. О чем мы говорили? Хотя… не говорили мы ни о чем, ведь он даже кивнуть мне не соизволил. Потом я пил, какая-то орущая баба… іКамАЗі… бледное лицо водителя за потрескавшимся стеклом. Мне почему-то особенно это врезалось в память: растрескавшееся стекло и еще дурацкий чертик на резинке, с ухмыляющейся физиономией… И тут меня как током прошило. Валя! Ведь я же обругал ее, скотина, и бросил посреди двора, захлопнув дверцу прямо перед ней…
Торопливо вырулив задним ходом на дорогу, я развернулся и долго петлял среди брошенных экскаваторов, незавершенных построек, гор битого кирпича и разбитых растворных ящиков с засохшим цементом, пока, наконец, не выбрался в более или менее знакомые места.
Увеличив скорость, я миновал окраины и вскоре оказался в жилых кварталах. У первого же телефона я выскочил из машины и поспешно набрал номер своей квартиры. Гудки были длинными и тоскливыми, под стать моему настроению. Добрых пять минут я не вешал трубку, тщетно надеясь, что Валя по-прежнему там и подойдет к телефону. Наконец, осознав безнадежность своей попытки дозвониться, я повесил трубку. Все правильно, зачем ей такое чудовище? Имею ли я право врываться в ее жизнь и отравлять ей существование своими проблемами?
Я снова сел в машину и поехал. Куда? Дорого бы я заплатил за то, чтобы знать, куда и зачем я еду. Я просто ехал, вцепившись руками в руль и до боли сжав челюсти, машинально включая поворотники, когда поворачивал, и нажимая на тормоза у светофоров. Нигде и никому в целом мире я не был нужен. Я был противен даже самому себе, и было бы нелепо упрекать кого-то в том, что меня не желают носить на руках. Есть время разбрасывать камни, и время их собирать. Вот, кажется, оно и пришло, время сбора камней. Только камней этих оказалось очень много, и они были слишком тяжелы для меня…
Уже совсем стемнело, и мне пришлось включить фары, чтобы не спровоцировать аварию. Улицы осветились матовыми фонарями и заполнились искателями приключений и похотливыми самками, вышедшими на ісъемі, и я мог читать по их лицам все их самые сокровенные желания и сожалел, что сам не имею даже таких животных побуждений. Город готовился к своей второй жизни. К той, в которой властвуют спекулянты и сутенеры с проститутками, торговцы наркотой и острыми ощущениями, грабители, взломщики и угонщики машин, жадные до чужого добра. Словом, весь люд, который коротко и емко именуется одним точным словом — дно. В этой жизни нет места Игорю, который от меня отвернулся, и Вале, которую я сам оттолкнул своей необузданной дикостью и махровым эгоизмом. В этой жизни еще вчера было мое место, но я потерял его и так и не приобрел ничего взамен. Было ли это тем, чего я заслужил? Мне было трудно рассудить себя самому, и некому это было сделать за меня. И город, чужой и настороженный, как хищник перед броском на жертву, продолжал всасывать меня в свое смрадное нутро, чтобы смять и превратить в послушный и безвольный придаток, как уже делал это сотни тысяч раз с сотнями тысяч других людей, таких же потерянных и неприкаянных, как я…
Я не заметил, как оказался здесь. Видит Бог, я не хотел этого и приехал сюда машинально. А может быть, эта мысль — попасть сюда, слишком прочно сидела в моем подсознании, и я не очень удивился, когда заметил знакомый ікомокі и бледно-серую глыбу дома Игорька в двух кварталах впереди. Видимо, так оно и должно было случиться, и избежать разговора с Игорем мне не удастся. Это было ключом к двери, открывающей путь в другую жизнь, и мне было необходимо открыть эту дверь, если, конечно, я не хотел навсегда остаться в том тупике, в котором находился сейчас. Правда, я не знаю, что ждет меня за этой дверью, но сейчас это уже не имеет решающего значения. Из тупика хорош любой выход, куда бы он ни вел. Вот только… Сначала я должен сделать одно дело, чтобы иметь хотя бы право приблизиться к этой двери…
Остановившись напротив ікомкаі, я подошел к окошку и наклонился, заглядывая внутрь. Продавец широко улыбнулся, заметив меня, и восхищенно выдохнул:
— Мать моя женщина!.. Полный комплект! Капитан, это необходимо обмыть.
Тоном, не допускающим возражений, я прервал его восторженные излияния:
— Заткнись и слушай.
Парень разом затих, видимо, уловив, что к шуткам я сейчас не склонен.
— Ты знаешь, где живет Валя?
— Какая Валя?
— Не придуривайся. Та, с которой я вчера отсюда уезжал.
— Так ее… А, ну да, конечно… Тина-Валентина… Нет, не знаю.
— Не ври мне, парень, я этого не люблю.
— Клянусь, командир! Не провожал я ее до дома.
Несколько секунд поразмыслив, я снова спросил:
— Часто она здесь появляется?
— Да не так, чтобы очень… А в чем дело-то?
Тяжело навалившись на барьер, я жестко сказал, пресекая на корню любые возможные пошлости:
— Слушай меня внимательно, парень. Я не знаю, когда я ее увижу, и увижу ли вообще, поэтому ты передай ей, когда она здесь появится, что я… что я люблю ее. Ты понял? Так и передай.
Он молча кивнул, глядя на меня круглыми глазами и не рискуя пошутить по поводу моих слов.
