Но машина скоро въехала в Березовку, свернула с дороги в какой-то двор. Я спрыгнул и стал просить шофера довезти до Острогорска, врал ему, что у меня мать при смерти, что везу лекарство, которое одно только и спасет ее, обещал по приезде заплатить сколько угодно: шофер ни в какую.
– Свез бы, милок, раз у тебя такое печальное дело, – говорил он мне все одно и то же. – Даром бы свез. Сам недавно мать схоронил. Но имею важное государственное задание. Не могу.
Я вдруг догадался спросить:
– А сельсовет здесь есть?
Сельсовет оказался рядом, но там уже никого не было. Я все-таки начал стучать в дверь. Из соседнего дома вышла старушка-сторожиха, спросила, кто я такой, зачем стучусь ночью в правительственное учреждение и что мне нужно.
И снова пришлось врать насчет матери и лекарства, насчет того, что мне надо позвонить по телефону, чтобы как можно скорее мне выслали навстречу машину.
Старушка согласилась открыть сельсовет, разрешила позвонить.
Я вызвал нашу квартиру и сразу услышал мамин голос.
– Мама! Ты меня узнаешь? Это я, Вася. Ты меня пока не расспрашивай ни о чем, а дай мне сказать, потому что дело очень срочное. Так вот, слушай внимательно: пойди сейчас же в НКВД и скажи, чтобы немедленно арестовали Белотелова, который ходит к дяде Паше. И еще этого… дай вспомнить… Голенищева, он живет на Советской, дом номер один. Это очень опасные враги. Они связаны с немцами. Если их сегодня же, – понимаешь! – сегодня же не заберут, будет страшная вещь. Ты меня поняла?
А она заплакала и стала говорить о том, какой я нехороший, заставил ее столько страдать и что пора, наконец, оставить все эти бредни насчет врагов и шпионов.
Я заверил маму, что на этот раз – не бредни, все очень серьезно и речь идет о жизни многих людей.
Тут она рассмеялась сквозь слезы:
– Я так и знала. Ты опять спасаешь целый город… Дурной! Лучше скажи, откуда звонишь и когда тебя ждать домой?
– Буду часа через два или три. Но я тебя заклинаю, мама, поверь мне хоть раз в жизни: иди сейчас же в НКВД и скажи про Белотелова и Голенищева.
Она обещала, но умоляла приходить скорее, так как будет ждать меня всю ночь.
Старушка ругала меня за вранье, говорила, что нехорошо придумывать такое о родной матери.
Но я сказал ей:
– Это, бабушка, святая ложь. А такая ложь иной раз бывает дороже правды.
– Много ты понимаешь в святости, безбожник, – шумела женщина. – Небось и перекреститься не умеешь, а туда же – святая! Иди отсюда, безбожник окаянный!
Мне и без того надо было уходить. Все не верилось, что мама сходит в НКВД, и я опять побежал. За селом меня нагнала еще одна грузовая машина и сразу остановилась, как только я начал «сигналить».
Из машины выскочил человек, приветливо подал мне руку:
– А, рыбак, здравствуй! Много наловил? Что-то рыбы у тебя не вижу.
Это оказался дядя Миша, тот шофер[52], который вчера ночью удивился моему «геройству». Он охотно согласился «подбросить» меня до Острогорска, помог взобраться в кузов и дал газ.
В кузове был еще какой-то пассажир в плаще с капюшоном. Он стоял впереди, ухватившись руками за кабину, и все время вертел головой то вправо, то влево. Я сидел на борту и восхищался тем, как ловко и быстро ведет машину дядя Миша.
«Так я успею добраться до Острогорска за час! – радовался я. – И если попросить, то дядя Миша, пожалуй, не откажется подвести меня прямо в НКВД».
Пассажир, который был со мной в кузове, вдруг оглянулся, отбросил капюшон и стал приближаться вдоль борта ко мне. Я взглянул на него и сразу узнал Белотелова. Теперь я видел, что от него не отвертеться: пристукнет сейчас и выбросит из кузова, так что гадай потом милиция, отчего и почему на дороге неизвестный труп… Кричать бесполезно, на ходу дядя Миша ничего в кабине не услышит, да и не хотелось мне кричать перед этой очкастой змеей. Немцы наших коммунистов вон как пытают, а коммунисты и то не кричат. А я стану унижаться перед гадиной? Я сделал вид, будто меня сильно качнуло, и перескочил на другой борт, Белотелов пошел, покачиваясь от толчков, в мою сторону. Я перебежал в задний угол. Он опять стал двигаться ко мне. Тогда я увидел, что дело плохо, встал на борт и прыгнул в темноту.
Все вокруг меня зазвенело, в глазах пошли огненные круги, а тело стало тяжелое-тяжелое, и уже ни рукой, ни ногой я шевельнуть не мог. С трудом рассмотрел: грузовик далеко чернеет, но не шумит – остановился.
Хлопнула дверца машины, и послышался голос дяди Миши:
– Нашел?
– Нет, – откликнулся где-то близко от меня Белотелов.
«Значит, – подумал я, – Белотелов нарочно остановил машину, чтобы найти меня и в потемках добить».
Я хотел крикнуть дядю Мишу, но вместо крика у меня из горла вырвалось какое-то мычание.
– Не нашел?
– Как сквозь землю провалился!
