Здесь было тепло и душно. Воздух вонял мочой и потом. Под потолком колыхались тенета паутины и табачного дыма – чего больше – не разобрать. Стены были разрисованы углем. Картины особым разнообразием не отличались – в основном женские силуэты. И множество однотипных надписей: год, прозвище, номер, настоящее имя – так штрафники оставляли о себе память.
– Ваши места, – сказал Дизель, махнув рукой в сторону коек, на которых лежали свернутые матрацы и одеяла. – Занимайте, располагайтесь.
Новички разошлись, выбирая себе места. За ними следили – за каждым шагом, за каждым движением. Обитатели барака оценивали своих новых соседей, присматривались к ним.
– Писатель! – позвал Гнутый. – Ты чего там мешкаешь? Давай к нам. Мы тут тебе кровать заняли.
Павел поспешно шагнул к товарищам. И запнулся о чью-то протянутую ногу, потерял равновесие, схватился за чужую койку, чтобы не упасть.
– Эй, убери руки! – взвизгнул встрепанный малолетний коротышка с кривым носом и глазами-щелками. Это он подставил ногу, и Павел не сомневался, что специально. – Руки! Не лапай чужое, сука!
– Извини, – Павел разжал ладони, продемонстрировал их коротышке. – Я случайно.
– Значит, тебя зовут Писатель? – коротышка шмыгнул носом, усмехнулся. – А я Клоп. Знаешь, почему меня так прозвали? Потому что я пускаю кровь! – Он махнул рукой перед лицом Павла, и в пальцах его блеснула сталь.
Павел отступил. Внимательно осмотрел коротышку – тому, на вид, было лет семнадцать. Как он здесь очутился?
– Чего пялишься, ты? – Клоп снова показал на мгновение острую стальную занозу, прячущуюся в пальцах. – Чего глаза вылупил? Смотри, не вытекли бы! Я это быстро!
Павел отвел взгляд.
– Эй, карапуз, – Гнутый встал рядом с Павлом. – Ты чего буянишь?
– А ты заткнись, горбатый! Не с тобой разговаривают!
– Спокойно, – негромко обратился к другу Павел. – Они нас прощупывают. Просто проверяют, как мы себя поведем. Не поддавайся на провокации. – Он хотел бы верить, что так оно и есть на самом деле. – Помнишь, что старший сказал?
Они одновременно посмотрели на бригадира. А тот словно ничего не замечал. Сидел в кресле, положив ноги на приставленный табурет, глядел в телевизор и о чем-то беседовал с тремя штрафниками.
Оставив неразобранные постели, встали плечом к плечу с товарищами Рыжий и Шайтан, Маркс и Грек. Ничего не сказали, надвинулись на пританцовывающего от возбуждения Клопа.
– За что малыша обижаете? – раздался голос сверху. С верхнего яруса койки, за которую, чтобы не упасть, хватался Павел, свесились волосатые ноги. – Шустрые вы какие, только-только прибыли, а уже порядки свои наводите!
Заскрипели койки, зашевелились вокруг люди, ожили. Застучали голые пятки о пол. Вытянулись по стенам черные тени.
– Не троньте Клопа!
– Вы, там! Не в свое дело лезете! Двое разбираются, третий не мешай!
– Клоп, тебе помочь?..
Черные фигуры надвигались все ближе. Их было не очень много, но они были здесь хозяевами.
Уткнувшийся в телевизор бригадир делал вид, что ничего не слышит.
– Отходим, ребята, – негромко сказал Гнутый.
И они отступили: держась вместе, не поворачиваясь спиной к возможной опасности, оглядывая недружелюбные лица, пытаясь найти союзников или хотя бы сочувствующих.
Им не стали мешать, их отпустили, им позволили уйти. Им преподали урок, и этого на первое время было достаточно.
Даже самые закоренелые бандиты понимали, что озлобившегося человека невозможно контролировать. Им невозможно управлять, ведь страх не сдерживает его.
Озлобившийся человек подобен бешеному псу – никогда не знаешь, на кого он бросится, и когда.
Никто не хотел связываться с бешеными псами.
Глава 23
