давно не видно ни дневного светила, ни, тем более, горизонта. Но Уот не дал человеку рта раскрыть, сам заговорил с Мудрейшим:
– Двуживущий породнил нас с Солнцем. Аут теперь будет жить вечно. Он будет следить за нами и за нашими врагами. И помогать нам.
– Это Аут? Хороший выбор.
– Выбор Солнца.
– А что у тебя?
Уот протянул Мудрейшему ладонь. Мятые крылья со стертой пыльцой. Шаман вздрогнул.
– Я видел это уже. Сегодня. Синекожий Гоблин показал ее мне и сказал… сказал…
– Это мой дар Солнцу.
– Хорошо, – Мудрейший справился с собой, и голос его обрел обычную твердость. – Костры ждут. Идите.
Глеб передал свое – трофейное! – копье Уоту, осторожно снял с плеча тело Аута, положил на траву. Тотчас рядом появились гоблины, знакомые и не очень, сгрудились кругом, забормотали что-то. Склоняясь к трупу, касались его ладонями, гладили. Стали понемногу оттеснять человека…
– Они просят защиты, – сказал шаман, заметив нерешительность Двуживущего. – Теперь Аут намного могущественней, чем я. Странно, правда? Мертвый стал могущественней живого… Торопись, Солнце скоро уйдет…
Глеб, не обращая внимания на тянущиеся отовсюду руки, поднял труп и шагнул в толпу гоблинов. Перед ним расступились.
Бушующее пламя жертвенного костра опалило лицо, от жара затрещали волосы. Но Глеб сделал еще шаг, и еще: ближе, и ближе – уже почти в упор, уже задыхаясь, превозмогая нестерпимое пекло. Он знал, что все гоблины сейчас следят за ним. И он хотел им доказать, что… Что?.. Что человек может приблизиться к пламени, не отворачивая лица? Не боясь вспыхнуть живым факелом?
Глеб швырнул легкое, будто бы высохшее тело Аута в огонь. Кинул точно в пылающее жерло сложенного из бревен сруба. И торопливо отошел прочь, в прохладу и свежесть опускающегося на лес вечера.
Взметнулись в небо искры, словно рой потревоженных насекомых. Запахло горелым мясом. И через минуту потек вверх плотный черный дым.
До смерти уставший Глеб, не оглядываясь, уходил. Он спешил к своему шалашу, в свой дом, в свой маленький мирок. Сейчас он хотел только одного. Он хотел одиночества.
Первое убийство в этой жизни. Такое странное, ни на что не похожее. Вроде бы и не убийство вовсе…
Гоблины, задрав головы, смотрели на кроны деревьев, туда, где застревал и мешался с подступающей темнотой дым от жертвенных костров.
– Солнце приняло жертвы! – провозгласил Мудрейший.
Праздник Большой Охоты закончился.
8
Быстро летели дни.
Их нельзя было назвать однообразными, хотя, в большинстве своем, они и походили друг на друга. Но каждый день приносил что-то новое – какое-то знание, открытие, откровение, что-нибудь о привычках гоблинов, какая-то необычная легенда, примета, поговорка. Все в новинку, все в радость. Должно быть, так маленькие дети открывают для себя мир. Каждую свою находку приветствуют ликующим криком, следят за ней широко открытыми глазами – за суетой муравьев на хвойной куче муравейника, за неровным танцем бабочек, за шевелением сердитой пчелы в сердце цветка… Сперва они видят только то, что находится под носом, на расстоянии протянутой руки. То, что можно схватить, сжать в пальцах, не знающих своей силы, сунуть в рот. А затем, познав близкую вселенную, тянутся дальше и замечают тогда и вечно меняющееся небо, и бег ветра по высокой траве равнин, и волшебное мерцание звезд, рассыпаных по ночному бархату. Не видят они лишь одного – обыденности. Это у них еще впереди… Пока же каждый день для них бесконечен, каждое утро – начало новой жизни. А сон – сама смерть. И не потому ли дети отказываются ложиться спать, когда их укладывают заботливые родители – капризничают, плачут? Ведь никто не хочет умирать, покидать жизнь, полную таких ярких картин. Пусть даже на мгновение, на час, на ночь… Это только усталые древние старики, повидавшие все в своей жизни, готовы к уходу, и ждут его, зовут, требуя отдыха в вечной тьме. Только там их ждет еще неизведанное. Только там – за гранью жизни…
Глеб никуда не спешил.
9
– Ты не должен размышлять! – Сердитый Уот размахивал руками. – У тебя же получилось тогда, на Охоте! Так зачем ты сейчас пытаешься думать?
– Я не думаю, – возразил Глеб, утирая пот со лба тыльной стороной ладони – жест усталого крестьянина, только что закончившего пахоту.
– Думаешь! Не спорь!
– Ладно. Пусть так. Но я не могу по-другому.
– Ты должен научиться. В бою твоя голова должна быть пуста.
– Вообще-то, меня всегда учили, что побеждают не силой, а разумом.
– Иметь чистую голову, не значит быть глупым. Неужели ты и этого не понимаешь?
– Не шуми. Все я понимаю, просто не могу… Ну, не знаю я, как этого добиться!
– Если не можешь отключиться полностью, то попробуй думать о чем-то постороннем. Ну, например, о звездах. Давай! Попробуй!
Глеб нехотя принял боевую позицию, выставил перед собой копье. Попытался представить звездное небо. Расслабился. И звездное небо не замедлило явиться. Целые галактики завертелись перед глазами багровыми сгустками, запульсировали. Правый висок пронзила острая боль.
– Ты что, заснул?
Глеб охнул и схватился за ушибленное место. Процедил сквозь стиснутые зубы:
– Пытался разглядеть звезды днем.
– Увидел?
Это уже походило на издевательство, и Глеб взорвался:
– Все! Хватит! Буду драться так, как умею! Хватит мне этих гоблинских штучек!
Он перехватил копье и обрушил на Уота серию молниеносных ударов. Гоблин легко отскочил, парировал неожиданную атаку.
– Вот, уже лучше! Разозлись, разозлись на меня!
Глеб бесхитростно махнул копьем, целя в открывшуюся грудь своего малорослого учителя и понял, что попался на удочку: гоблин уклонился, схватил ладонью древко и рванул на себя. Глеб, потеряв равновесие, упал на одно колено. Уот своим копьем коротко ткнул человека в горло.
– Все! На сегодня хватит.
Глеб захрипел и повалился на теплую землю. Забился в агонии. Уот серьезно следил за его нелепыми телодвижениями.
– Все, хватит. Пойдем домой.
Глеб дернулся еще пару раз и затих, уставившись в небо остекленевшими глазами…
В вылинявшей синеве небосвода сияло нестерпимо яркое солнце. И ни единого облачка.
Вот уже целую неделю стояла изнуряющая жара. Даже короткие ночи не приносили облегчения – земля просто не успевала остыть.
– Лина обещала принести пирог с рыбой. А я хотел угостить тебя.
– Не люблю рыбных пирогов. – Глеб прекратил дурачиться и сел. – Вы никогда не потрошите рыбу.
– Но так же вкусней.
– Даже пробовать не буду.
– Твое дело…
Уот размотал длинную тряпку, освободив наконечник своего копья. Скомкал грязный бинт и убрал на обычное место – спрятал в дупле корявой ольхи. Глеб поступил также…
Два раза в день – рано утром и вечером, пока еще не стемнело, они приходили на эту полянку,
