доставали из дупла полосы истрепанной ветоши, тщательно обматывали оружие, пеленали наконечники, делая их безопасными, и начинали тренировку. Глеб уже давно освоил азы гоблинской науки фехтования, все эти стойки, шаги, положения, выпады и отходы, удары и блоки, и теперь Уот натаскивал его в спарринге. Только так, в жестокой реальной схватке, по убеждению гоблина и можно было научиться чему-то стоящему. Глеб с ним не спорил, смиренно принимал побои и после каждого урока находил на своем теле несколько свежих синяков и кровоподтеков…
Они еще долго спорили о кулинарных пристрастиях, пока шли по направлению к подземной деревне. И разошлись, оставшись каждый при своем мнении. Глеб направился к шалашу, Уот – к своей землянке.
– Я принесу тебе кусочек попробовать, – крикнул вдогонку гоблин.
– Тогда я угощу тебя щевелем, – пригрозил Глеб. И они оба одновременно сморщились, фыркнули брезгливо. И рассмеялись.
– Встретимся вечером на поляне!
10
– Скажи, Глеб, ты уйдешь? – спросил Уот.
Стояла глухая ночь. Перед шалашом Глеба тлел костер, хотя и без него было слишком жарко. А вокруг была лишь темнота, она тихо шелестела листьями спящих деревьев, шуршала травой, ворочалась в птичьих гнездах, в дуплах, осторожно поскрипывала, похрустывала, скрежетала… Уот, Глеб и Лина, отодвинувшись от горячего огня как можно дальше, но оставаясь на освещенном пятачке, негромко разговаривали. Точнее, разговаривали Уот и Глеб. Лина все больше молчала, и казалось, что она спит, подтянув к груди колени и уткнувшись в них лицом. Но иногда девушка, не меняя позы, спрашивала о чем-то, уточняла, и становилось ясно, что она с интересом следит за беседой, не пропуская ни единого слова…
– Да. Я скоро уйду.
– А когда это скоро?
– Не знаю. Хочется задержаться у вас подольше. Ведь я, наверняка, единственный Двуживущий, кто жил среди гоблинов… Что там Двуживущий? Единственый человек!
– Да, наверное.
– Это Мудрейший позволил тебе остаться, – сказала Лина. – Он видел сон о тебе.
– Я слышал, он говорил мне. Сон про голого птенца. И про отрезанный палец.
– Он видел еще один сон…
– Я не верю его видениям, – перебил Глеб.
– Почему?
– Разве он может предугадать мои поступки?
– Он не предугадывает, он просто видит… – Лина подняла голову, и алые блики костра расцветили ее лицо.
– Как он может видеть то, чего еще нет? Что еще не произошло?
– Любая вещь уже несет в себе все – и начало, и конец. Каждое дерево, каждый камень. И горы, и леса, и реки. Все имеет в себе прошлое. Все имеет в себе будущее.
– Может быть, – согласился Глеб. – Я допускаю, что все уже запрограммировано. И разрушение гор, и гибель в птичьем клюве клюве самого ничтожного жучка. Но я-то свободен в своих действиях. Абсолютно свободен.
– Почему ты так в этом уверен?
– Потому что я человек. Я Двуживущий.
– И что?
– Я не часть этого мира.
– Но ты здесь. И, значит, ты принадлежишь Миру.
– Но не подчиняюсь ему.
– А я? – спросил Уот. Лина вновь спрятала лицо в коленях. – Я тоже свободен, как и ты?
– Ты… – Глеб замялся.
– …ты подчиняешься правилам, что в тебе заложены. Они ведут тебя.
– Но… Нет, я не согласен. Меня ничто не ведет. Я могу сейчас встать и уйти, а могу остаться.
– Все дело в наборе этих правил, в их сложности. Камень будет лежать до тех пор, пока его не отшвырнут ногой. А ты… Ты волен принимать решения, но только те, которые не меняют ничего в твоей судьбе: уйдешь ли ты сейчас, или уйдешь позже – все равно завтра проснешься и будешь учить меня драться… Это иллюзия свободы выбора.
– А если я не буду учить тебя? Не буду учить Двуживущего? Ведь так я повлияю на тебя? На того, кто не принадлежит Миру… И это будет означать, что Мир, все-таки, влияет на тебя с моей помощью. Ты зависим от меня. От Мира.
Глеб хмыкнул, не зная, что возразить на это.
– Я могу тебя учить, – размышлял гоблин дальше, – а могу не учить. Я волен сделать выбор. И ничто не управляет мной в принятии этого решения. Только я сам…
Глеб встал, подошел поближе к костру, присел перед огнем на корточки. Кривым сучком стал шевелить прогорающие угли, сгребая их в кучу, мешая пепел, пробуждая рои багровых искр. Стрельнуло еще не сгоревшее полено, выбросив далеко на траву пламенеющий угольный кубик. Маленькая звездочка, отторженная костром, какое-то время светилась, постепенно затухая, и вскоре умерла окончательно, потерявшись во тьме.
– Вот так и мы иногда, – задумчиво сказал Уот. – Живем, подпитываясь друг от друга теплом, а потом что-то нас вышвыривает, и мы медленно гаснем.
– А ты сегодня не весел. – Глеб вернулся на свое место, сел, спиной опершись на неудобный ствол дерева. – И склонен к философствованию.
Уот промолчал, даже не стал уточнять, что означает это длинное незнакомое слово. Затем спросил, совершенно не в тему:
– Почему мы прячемся, Глеб?
– Мы? Прячемся?
– Мы – гоблины. От кого мы скрываемся в лесу? Неужели от вас, от Двуживущих?
– Да.
– Разве ваши воины сильней наших?
– Да.
– Но ты…
– Я Новорожденный. Я еще слаб.
– Ты не слаб. – Уот покачал головой. – Ты сильней меня, может быть даже сильнее Мудрейшего. Но ты слишком неуклюж и потому безопасен… Ваши воины все такие неловкие? Я редко встречался с людьми.
– Ты прав, гоблины двигаются быстрее. Но обычно побеждает не быстрейший.
– А кто?
– Двуживущий.
Уот удивленно посмотрел на Глеба, спросил осторожно:
– Почему?
– Не знаю, – честно ответил человек.
И гоблин надолго погрузился в радумья.
– Вы разобщены, – наконец сказал Уот. – Вы живете порознь, каждый существует только ради себя, но вы всегда следуете друг за другом. Держитесь вместе. Это странно. Ведь если вам нравится жить по- одиночке, то зачем же преследовать друг друга?.. Объясни, Глеб.
– Не знаю. Все зависит от обстоятельств.
– Мудрейший говорит, – подала голос Лина, – что Двуживущие боятся не одиночества, а себя.
– Разве может что-то напугать бессмертного?
Вопрос повис в воздухе.
Глеб уже спал.
Лина встала, отряхнулась:
– Надо идти.
