помнил.
Глава 13
Собирает ведьма в поле
Синие цветочки…
Эх, помрет обидчик вскоре.
Схоронят под кочкой.
— Ничего, вы не переживайте, Глаша, prendila con filosofia![75] — уговаривал девушку Винченце. — Вот только солнце сядет, и он опомнится. Такое бывает, иногда, поначалу. Потом привыкнет, справится…
Он стоял, прислонясь спиной к двери чулана, запертой на засов, но все равно содрогающейся под яростным напором изнутри. Глаша чувствовала себя виноватой — если б прошлой ночью она вела себя разумно, то запор не был бы уже наполовину выбит, и итальянцу не пришлось бы полдня буквально подпирать дверь плечом, чтоб удержать обезумевшего Феликса.
Через открытое оконце сеней лился розоватый свет заката, сиренево-пунцовыми полосами порезавший небосклон.
С последним погасшим отсветом в чулане воцарилась тишина.
— Ну вот, что я говорил! — воскликнул Винченце.
Но Глафиру попросил отойти подальше. Осторожно приоткрыв дверь, заглянул в щелку.
— Что со мной происходит? — тихо спросил Феликс, и тревожные, широко распахнутые глаза влажно замерцали в сумраке.
— Да ничего особенного! — легкомысленно махнул рукой Винченце. — Сейчас вот пообедаешь — и снова почувствуешь себя человеком.
— У меня уже все на столе! — подхватила Глаша и, поспешно убежав в горницу, украдкой вытерла глаза рукавом.
И снова ночь, и снова погоня. Неважно, что небо заволокло тучами и без света луны в лесу стоял полнейший мрак. Начавшийся дождь то и дело прорывался в ливень, лапы разъезжались, скользили по мокрой земле. Но Винченце и Феликс уверенно вели оборотней к приготовленной ловушке. И они в этот раз непременно бы справились, если б…
Пуля настигла золотистого пса в прыжке — не достигнув другого края узкого оврага, он сорвался вниз, оставив короткую бороздку от когтей на кругом склоне.
Феликс был уже далеко, не разобрал глухое эхо выстрела среди раскатов далекого грома. Он понял, что что-то не так, лишь когда оборотни беспрепятственно свернули в сторону, миновав ловушку. Но раздумывать было некогда, и он продолжил преследование, пусть и в одиночку.
Не обращая внимания на приближающуюся грозу, баронет фон Бреннхольц отправился на берег озера. В поздний полуночный час его неудержимо влекло туда желание отомстить за отвергнутые, поруганные чувства, еще более обострившееся после бутылки шампанского, похищенной из родительского погреба и опустошенной залпом ради пущего куража.
На эту ночь было назначено похитить прекрасную, но такую строптивую русалку, увезти ее подальше, в чужой город. Может быть, даже венчаться — если, конечно, хмыкнул Артур про себя, при свете дня красавица окажется столь же хороша собой, как рисовало ему разыгравшееся воображение.
Хоть при первой встрече он был далеко не трезв, Артур прекрасно помнил клятвенные уверения француза, что все проблемы он, француз, возьмет на себя, все уладит отличнейшим образом — устроит и лихую тройку, и подкупленного попа, и помощников, которые выкрадут указанную девицу без лишнего шума. Артуру оставалось только дождаться утра — и ехать успокаивать заплаканную русалку, которая теперь без сомнения бросится ему на грудь со слезами, как к родному.
Подобные мечтания не давали ему покоя целый день, и к ночи он уже не мог усидеть на месте. Ему взбрело в голову тоже нарядиться ундиной — и в таком виде воочию засвидетельствовать весь процесс. Вместо венка он нацепил на голову кое-как скрученную охапку травы, привязал к ней узлом длинную косу — ту самую, что Винченце использовал для костюма Дездемоны. Стянул из матушкиного гардероба ночную сорочку в рюшах, для красоты густо подмазал глаза и брови ваксой. На коня в таком облачении забраться не сумел, потому пошел пешком, нетвердой походкой, но до чрезвычайности довольный своим остроумием.
От холодных струй дождя вакса вскорости растеклась полосами по щекам, травяной венок обвис, балахон намок, прилип к ногам, к голенищам высоких сапог.
Выйдя к накрытому пеленой дождя озеру, Артур оглядел пустынный берег и, усевшись под елочку, приготовился терпеливо ждать.
Лес расступился перед овражком. Перемахнув на другую сторону, оборотни оказались на широком поле. Днем здесь было бы очень красиво — волнующаяся от ветерка нива с вкраплением ярких лазоревых васильков. Сейчас же, в серой мгле, под всполохами молний, под рвущими ударами ветра, вид казался зловещим.
При следующей ослепительной вспышке к замершим оборотням из темноты шагнул сгусток тени, в мгновение обретя плотность и форму. Сверкнув занесенной секирой, на них двинулся еще один охотник.
Волчица не раздумывая ринулась вперед, вцепилась в руку. Но клыки лишь рассекли грубую кожу, скользнули по железному налокотнику. Охотник отшвырнул ее на землю, в высокие колосья — вдогонку месяц лезвия широко рассек воздух над головой, срезав верхушки стеблей.
Она тревожно оглянулась — волк не поспешил ей на помощь. Мелкими шажками он осторожно отступал назад, при громыхнувшем раскате со всех ног бросился обратно в лес.
В отчаянии волчица прыгнула на противника. Ее ярость, страх и горечь обиды придали ей сил, она дралась с остервенением, какого хватило бы целой стае волков…
И пусть ее шкура покрылась ранами и обагрилась пролившейся кровью, разбавленной дождевыми струями, она сумела с ним справиться. Ощутив последние судороги, расцепила сведенные от напряжения челюсти, подняла голову, стоя на обтянутой стальной кольчугой груди поверженного охотника, пыталась отдышаться.
Но она уже чуяла, что эта передышка недолгая, скоро здесь появятся следующие охотники. А сил у нее уже не осталось…
Винченце поднялся, придерживая пробитое пулей плечо.
— Опять ты… — вздохнул он, увидев шагнувшего из дождливого сумрака француза. — Стреляешь освященным серебром, как в настоящего оборотня. Не пойму только, это с твоей стороны знак уважения ко мне или трусости?
— Просто не хочу, чтоб вы опять сбежали, — ответил тот, держа револьвер наготове.
— Значит, точно боишься, — усмехнулся Винченце. — Потому подкарауливаешь из кустов, нападаешь сзади, стреляешь в спину. Знаешь, что в честном бою со мной не справишься.
— Предлагаете драться на кулаках? — оскорбился задетый француз. — Как местные muzhiki после пьянки по обычаю друг другу морды бьют?
— Можно, конечно, и так. Правда, не знаю, как ты, но я к плебейским привычкам не приучен.
Француз скрипнул зубами:
— Тогда дуэль? Без фокусов и трюков.
— Скрестим клинки в честной схватке, как благородные господа? — хмыкнул Винченце. — Per servirla![76] Но уж тогда и без серебряных пуль обойдемся, коль на то пошло.
Тем временем Винченце незаметно вытащил из ножен за спиной кинжал, придерживая рукоятку мизинцем, прижал тонкий клинок к рукаву куртки…
Отвлечь внимание противника очень кстати помогло внезапное появление еще одного охотника —
