Женщина в гостинице.
– Это твое «во-вторых», – огрызнулся Маркин. Впрочем, голос его звучал уже весьма неуверенно.
– Неважно. Пусть мое. Мне скажут: «Мало ли кто мог прийти в гостиницу». И, в сущности, будут правы. Может, какая-то женщина назначила там свидание. А с перепугу, увидев идущего по коридору свирепого мужа, влетела в первый попавшийся номер и, обнаружив в нем свеженьких репатриантов, назвалась сотрудницей Министерства абсорбции. Реальная ситуация?
– Больше ей, конечно, ничего не могло придти в голову? – Маркин хмыкнул и недоверчиво покрутил головой.
– А что еще могло ей придти в голову при виде родных перепуганных русских лиц? – Розовски удивленно поднял брови. – Ну-ка, быстро: какие ассоциации возникают в твоем мозгу при словах: оновые репатрианты».
– Министерство абсорбции, корзина абсорбции, машканта, никайон, пособие, – отбарабанил Алекс. – Ну… – он на мгновение задумался.
– Мафия, проститутки, купленные дипломы, – подхватил Натаниэль. – Еще?
– Все.
– Ладно, – сказал Розовски. – Достаточно. Понял теперь?
– Нет, – упрямо заявил Маркин. – Ты что, не видишь: это же все нужно рассматривать в связи! – чувствовалось, что он расстроился из-за почти мгновенной гибели столь стройной цепочки доказательств.
– Вижу, – Розовски с сомнением покачал головой. – Вижу, мой юный друг, но не люблю, когда накапливается обилие мелких косвенных улик. И ни одной прямой. Ни одной действительно серьезной. Плюс отсутствие мотива. Что такое косвенные улики – это я тебе, как будто, только что показал… Что-то мне во всем этом не нравится, – признался он.
Алекс пожал плечами.
– Это потому, – сказал он упрямо, – что тебе в этом нравится кто-то. Не следует привносить личные отношения в столь щекотливые дела. Цитата. Натаниэль Розовски, краткие афоризмы, том двенадцатый.
– Зря иронизируешь, упрямец… Послушай, нам дадут в этом доме кофе или нет? Офра! – рявкнул он. – Где обещанный кофе?
– Несу! – Офра медленно вплыла в кабинет с подносом. – Между прочим, – сообщила она, – я где-то читала, что один великий писатель умер от чрезмерного увлечения кофе. Но он хоть романы сочинял по ночам, ему нужно было, а ты-то чего? Не помню, как его звали…
– Его звали Оноре де Бальзак, – сказал Маркин. – Он любил одну польскую графиню и по ночам писал письма, полные любви и нежности.
– Вот! – заявила Офра. – Вот это мужчина. Ему бы я варила кофе сутками.
– Но, в этом случае, кофе ему бы просто не понадобился, – заметил Алекс. – Чего писать письма, если адресат – рядом, с кофеваркой в руке.
Офра задумалась.
– Как ее звали? – спросила она, наконец.
– Кого?
– Графиню.
– Спроси у Натана. Он у нас бывший гуманитарий. Учился на филолога.
– Ну да, – мрачно сказал Розовски. – Я уже тогда путал дактиль с птеродактилем. А амфибрахий с бронхитом.
– Мой рабочий день закончен, – объявила Офра. – До свидания, господа.
– Не торопись, – сказал Маркин. – Если немного подождешь, мы тебя подвезем.
На лице Офры появилась торжествующая улыбка – видимо, она долго ждала такого момента.
– Не беспокойтесь, – сообщила она злорадным тоном. – Сегодня меня будет кому подвезти, – и, произнеся эту сакраментальную фразу, удалилась.
Маркин и Розовски уставились друг на друга.
– А ты говоришь… – неизвестно к чему протянул Алекс. – Лучшие годы проходят, а тут – сиди и соображай: кто прикончил Розенфельда? Кто прикончил Бройдера?
– Габи, – буркнул Розовски. – Габи их прикончил.
– Ну, это я в переносном смысле.
Розовски вместе с креслом отъехал к стенке и с наслаждением уложил ноги прямо на письменный стол.
– Воспользуемся отсутствием Офры, – пояснил он. – Единственный тип транспорта, не вызывающий во мне протеста – кресло на колесиках… Как ты думаешь, почему всю жизнь мне приходится следить за тем, что могут подумать обо мне женщины? То мама, то жена, то – теперь вот – Офра?
– Наверное, по психотипу ты относишься к так называемым мальчикам-мужчинам, – серьезно пояснил Алекс. – И в каждой женщине ищешь, прежде всего, мать.
Розовски с некоторым обалдением посмотрел на помощника.
– Ну, ты даешь!.. – сказал он восхищенно. – Я, между прочим, тоже об этом думал. Особенно глядя на Офру.
– Надо вести здоровый образ жизни, – посоветовал Маркин. – Ходить в бассейн, ездить за границу. Очень помогает.
– Ты пробовал?
– Нет, но мне рассказывали… Послушай, может быть, вернемся к Яновской?
– Да, пожалуй, – нехотя согласился Натаниэль, со вздохом возвращая свои ноги в нормальное положение. – Что еще сообщил инспектор Алон?
– Инспектор Алон сказал, что мы могли бы и не темнить с машиной, поскольку этот «ситроен» фигурирует в показаниях Габи Гольдберга, – сообщил Маркин. – И что вообще – нам следовало бы передать в его распоряжение всю имеющуюся у нас по этому делу информацию. А уж он бы сам разобрался.
– Н-да… – Розовски побарабанил пальцами по столу. – Может, и разобрался бы… Знаешь, почему я стал сыщиком, Алекс? Можешь мне не верить, но в юности я был убежден в полном отсутствии преступников среди евреев. Во всяком случае, в Минске, где я родился и вырос, не слышно было о евреях-убийцах, евреях-насильниках и тому подобных. Конечно, существовали евреи-аферисты, евреи-мошенники. Или, скажем, цеховики. Или диссиденты… Впрочем, о диссидентах я впервые услышал гораздо позже… Ну вот, а оказавшись в Израиле, я вдруг обнаружил: есть! И убийцы, и насильники, и воры… Так что, мне кажется, в полицию я пошел, потому что почувствовал себя оскорбленным в лучших чувствах. Понимаешь? Я начал азартно ловить тех, кто разрушил мою наивную детскую легенду.
– Так ведь это еще кто-то из отцов-основателей сказал: оЕврейское государство будет нормальным государством, со своими еврейскими ворами и проститутками», – ехидно заметил Маркин. – Только я не помню, кто именно сие изрек: то ли Теодор Герцль, то ли Бен-Гурион. За что боролись?
– Честно говоря, я бы предпочел ненормальное государство, – проворчал Натаниэль. – Без первого и второго. Вечно мы стараемся не выделяться из других.
– Кто – мы?
– Евреи, кто же еще. У других мафия – и у нас мафия. У других наркотики – и у нас наркотики. У других убийцы – и нам непременно подавай убийц.
– Ты идеалист, – объявил Маркин и снова рассмеялся.
– В чем дело? – недовольно спросил Розовски. – Что ты все время хохочешь? Не вижу повода для радости.
– Вспомнил слова инспектора Алона о твоей склонности к философствованию в плохом настроении, – пояснил Алекс.
– А, – Натаниэль махнул рукой, словно перечеркивая слова помощника. – Это не философствование, а богатый жизненный опыт. Что же касается сформулированных тобой доказательств, то… Скажи, пожалуйста, а почему она не распорядилась, чтобы Габи просто избавился от револьвера? Зачем ей понадобилось, чтобы он непременно положил его в машину?
– Ну, одно из двух, – задумчиво произнес Маркин. – Либо она уже тогда задумала убийство Галины
