отсюда, то перестанете меня видеть! Откуда же Вам будет известно, чем я здесь останусь заниматься? Может быть, я танец живота танцевать начну… как Вы об этом сможете узнать?
Цапля?у?Кромки?Воды задумалась, походила по берегу взад?вперёд, но ничего не придумала. По всем статьям получалось, что она и правда не сможет наблюдать за своим отражением, если улетит. А стало быть, не сможет и знать, чем отражение это в её отсутствие занимается. Но вместо того чтобы так и сказать, она воскликнула:
— Никакой танец живота Вы танцевать не начнёте… по крайней мере, до тех пор, пока я не начну! Потому как Вы полностью зависите от меня. Что я буду делать, то и Вы!
— А вот и не буду, — обиделась Цапля?на?Поверхности?Воды и отвернулась.
Цапля?у?Кромки?Воды тоже хотела немедленно отвернуться, но не смогла, потому что если бы она отвернулась, то перестала бы видеть своё отражение.
— Понятно? — спросила Цапля?на?Поверхности?Воды. — Вот Вам и доказательство того, кто из нас от кого зависит! Когда Вы перестанете видеть меня, Вы вообще не будете знать, существуете или нет. Да Вы и существуете только до тех пор, пока видите меня!
Последнее замечание настолько вывело Цаплю?у?Кромки?Воды из себя, что она всё?таки отвернулась. Отвернулась и, конечно, тут же перестала видеть своё отражение. И очень растерялась. И, не поворачивая головы, громко спросила:
— Эй, Вы… в воде, что Вы там делаете?
Ответа не было.
— Что Вы там делаете? — повторила Цапля?у?Кромки?Воды. — Я серьёзно спрашиваю!
Вода молчала.
Цапля поспешно обернулась: никакого отражения перед ней не оказалось. Отражение её вышагивало далеко в стороне — причём двигаясь в направлении от берега. С той кромки, где всё ещё стояла Цапля, отражение это было уже плохо различимо. Тем не менее Цапля заметила, что несколько перышек на его хвосте в полном беспорядке.
— Погодите! — закричала она вслед бывшему своему отражению и тоже заспешила в направлении от берега. — Не уходите так быстро… мне надо поправить несколько перышек на хвосте!
Тут бывшее её отражение взмахнуло крыльями и полетело — причём в обратную сторону, к берегу. Тогда и Цапле тоже пришлось взмахнуть крыльями и лететь вслед. С большим трудом нагнав бывшее своё отражение у самой кромки воды, она сказала задыхаясь:
— Ну, хорошо, хорошо! Таких грациозных птиц, как мы с Вами… — тут Цапля сделала паузу, потому что на самом деле у неё язык не поворачивался сказать такое, — …на свете и правда раз?два и обчёлся.
Тогда её отражение остановилось и ответило:
— Вот это совсем другое дело. Вот теперь поправляйте, пожалуйста, свои перышки, я обещаю стоять спокойно!
Цапля аккуратно поправила перышки на хвосте и на всякий случай ещё раз осмотрела себя со всех сторон, вперив глаза в водную поверхность. Что ж… наконец всё опять выглядело вполне и вполне опрятно — потому, замерев у кромки воды, Цапля снова принялась (сначала про себя, а потом вслух) размышлять о невероятной своей красоте.
БУТАФОРСКИЕ ФРУКТЫ
А есть ещё странное слово «бутафория»…
Так называется кое?что из того, что ставят на сцену во время спектакля. Оно ненастоящее, но должно выглядеть как настоящее. Взять вот хоть, например, фрукты… Если мы в каком?нибудь спектакле видим на столе в вазе яблоки?груши?апельсины?и?всё?такое, можно не сомневаться: это бу?та?фо?ри?я. То есть фрукты, сделанные из прессованной бумаги и потом раскрашенные. Они очень похожи на настоящие яблоки?груши?апельсины?и?всё?такое, но, конечно же, совершенно несъедобные.
О них и будет эта сказка.
Бутафорские фрукты вынесли на сцену и положили в плоскую вазу.
— Какие они всё?таки гадкие… эти бутафорские фрукты! — тут же и сказал Тяжёлый Плюшевый Занавес. — Все остальное на сцене: декорации там, мебель — ещё можно стерпеть, но фрукты вызывают просто омерзение. Могу себе представить, каковы они на вкус… эта крашеная бумага!
Бутафорским фруктам стало невыносимо стыдно — прежде всего самому большому из них, Зелёному Яблоку: на него пошло особенно много бумаги и краски.
— Понятно, почему именно фрукты так омерзительны, — откликнулись Софиты?с?Авансцены. — Они настолько явно поддельные, что с их стороны просто неприлично выдавать себя за настоящие!
— Мы и не выдаём себя за настоящие! — ответило за всех Зелёное Яблоко.
— Но вы ведь лежите в вазе — да так, словно вас собираются есть! — жёлчно заметили Софиты.
Зелёное Яблоко не нашлось, что ответить. Увы, оно не могло само выпрыгнуть из вазы — и ни один из бутафорских фруктов не мог. Но при этом каждый из них хорошо знал, что несъедобен и что его, стало быть, не собираются есть. Собираются сделать вид, что едят, — только сделать вид, не больше. А потом бутафорские фрукты снова положат в коробки — до следующего спектакля.
Нарушив возникшую тишину, Облезлая Груша тихо шепнула:
— Есть нас никто не собирается… мы для этого не предназначены, мы только бу?та?фо?ри?я. И этим все сказано.
— Нет уж, извините! — вмешалась Суфлёрская Будка. — Когда вы все вот так вот лежите на сцене, зрители думают, что вас едят! Так или иначе — это обман. А обманывать нехорошо.
— Весь театр — обман, — философски заметил Продавленный Апельсин. — Что же касается зрителей… мало ли что зрители думают! Зрители, например, плачут, когда артист умирает на сцене: они думают, что это настоящая смерть…
— Артист! — возмущённо воскликнули Софиты?на?Авансцене. — Только, пожалуйста, не надо сравнивать себя с артистами: артисты так хорошо играют свои роли, что мы сами иногда плачем, видя их страдания! Вы с артистами и близко не лежали.
— А вот и лежали! — не выдержало Зелёное Яблоко. — Мы только и делаем, что лежим близко с артистами.
— Допускаю, что лежите, — ехидно согласились Софиты?на?Авансцене. — Но именно лежите — мертвыми грудами прессованной бумаги.
— Ладно, — сказал Тяжёлый Плюшевый Занавес, — пора начинать спектакль, я открываюсь.
Бутафорские фрукты облегченно вздохнули: их, кажется, оставили в покое.
Между тем спектакль уже действительно начинался. Артисты выходили на сцену и вели себя на ней — как в жизни: смеялись и плакали, работали и отдыхали, ходили друг к другу в гости и… ели спелые фрукты. При этом бутафорские фрукты, которые не могли забыть только что состоявшегося за закрытым занавесом неприятного разговора, ужасно стеснялись себя. Им казалось, что каждый зритель смотрит на них с презрением и замечает, что лежащая в вазе груша — облезлая груша, что у апельсина продавлен бумажный бок и что яблоко — жутко ядовитого зелёного цвета… Если бы только они могли спрятаться подальше от человеческих глаз! Но самое страшное было впереди: один из артистов вот?вот должен был произнести: «До чего же вкусные фрукты!»
Бутафорские фрукты с ужасом ждали этого момента — и он настал.
— До чего же вкусные фрукты! — воскликнул артист.
И зрители поверили ему. Они увидели, как из груши и апельсина сочится густой сок, услышали, как сладко хрустит яблоко, почувствовали, до чего они свежи, эти бутафорские фрукты. Запах спелой мякоти кружил зрителям головы и напоминал о щедрой осени, о тенистых садах, о корзинах, наполняемых сентябрьскими дарами…
В этот вечер артистам аплодировали особенно долго. А когда аплодисменты закончились, на сцену выбежала одна Совсем Маленькая Девочка и спросила, не осталось ли в вазе на сцене чего?нибудь для неё. Вот только ваза для фруктов была пуста. То ли Совсем Маленькая Девочка и вправду слишком сильно
