там был?
Людмила, конечно, не могла этого видеть, но отчётливо представила, как отец пожимает плечами.
— Не знаю. Думаю, в основном, коллеги по работе. А почему ты…
— А любовник… — Светлана Георгиевна осеклась, но было уже поздно.
— Откуда ты знаешь? — сурово спросил отец.
— Откуда? — переспросила она растерянно, и Людмила на миг испугалась, что бабушка её выдаст, но та быстро нашлась. — От одной приятельницы. Её знакомая случайно живёт в том же доме. — Бабушка стремительно перешла в контрнаступление. — А ты откуда знаешь?
Наступил черёд отца подыскивать объяснение. Но фантазии на правдоподобную ложь ему не хватило, и он, замявшись, выложил правду:
— Мне Тася сказала. Да, мы общались! И не смотри на меня, как на врага народа! Тася была замечательным человеком…
Людмила знала, что мысли бабушки заняты другим, но папаша, должно быть, здорово удивился, когда мать не набросилась на него с упрёками.
— Она тебе что-нибудь о нем рассказывала?
— О ком? — ошарашенно спросил отец.
— О своём любовнике!
— О муже, — поправил он. — Если они официально не оформили брак, это ещё…
— Хорошо, хорошо, о своём муже Таисья тебе что-нибудь говорила?
— Она нас даже познакомила, — ответил отец с вызовом.
На этот раз даже Людмила ожидала взрыва и на всякий случай оттянула наушники, чтобы не оглохнуть от бабушкиного крика. Но Светлана Георгиевна не отреагировала даже на это чудовищное заявление.
— Кто он? Откуда? Что из себя представляет?
Папашу настолько поразила беспримерная терпимость матери, что он даже не поинтересовался, отчего её внезапно разобрало такое любопытство.
— Журналист. По-моему, из Прибалтики — у него лёгкий акцент, почти незаметный. Приличный парень. Симпатичный.
— Не прохвост?
— Прохвоста Тася не полюбила бы, — ответил отец грустно. — Она разбиралась в людях, как никто… — Тут он наконец спохватился и спросил подозрительно: — А почему это тебя так волнует, мама?
Светлана Георгиевна, полностью захваченная перспективой добычи денег, утратила бдительность и ответила чистосердечно:
— Я собираюсь с ним увидеться. Если он такой симпатичный, как ты говоришь, то не откажет нам в небольшом займе в счёт Люсиного наследства. Он же должен понимать, что восемнадцатилетней девчонке нужно учиться, а не зарабатывать на хлеб. У Таисьи денег куры не клевали, наверняка целые залежи остались, и, уж конечно, её лю… муж не станет ждать полгода, смахивая с них пыль. Так почему её родная дочь не может получить несколько тысяч долларов прямо сейчас? По-моему, это будет в высшей степени справедливо. Ты не знаешь, где Таисья работала? Адрес или хотя бы телефон? Люсенька сказала, что поминки устраивают на работе…
Пружины громко лязгнули.
— Ты собираешься на поминки?!
— Да, а что такого? Люсеньку позвали, а я — её бабушка, нет ничего неприличного в том, что я поеду с ней.
— Мама! Остановись на минутку и попробуй взглянуть на себя со стороны. Представь, что это я умер, что меня сегодня похоронили. И вот, не успела ты вернуться с кладбища, как к тебе заявляется совершенно незнакомая женщина — допустим, моя жена, с которой я расписался втайне от тебя — и начинает требовать у тебя деньги в счёт будущего наследства. Ты можешь вообразить, как это будет выглядеть?!
Снова лязг пружин.
— Знаешь, Андрей, что меня всегда в тебе поражало? — раздражённо спросила бабушка. — Твоя готовность отстаивать чьи угодно интересы, кроме интересов собственного ребёнка! Девочка по вине матери получила страшную травму, потом эта самая мать открестилась от неё, как от прокажённой. Казалось бы ты, отец, должен сделать все возможное, чтобы защитить своего ребёнка…
— В этом нет нужды. Ты защищаешь её лучше, чем целый гвардейский полк. А мне остаётся только время от времени робко взывать к вашей совести. И, если ты намерена схватиться за сердце, мама, предупреждаю сразу: я немедленно вызову «скорую»!
— Что… Что ты имеешь в виду?
— Ты прекрасно поняла.
Тишина. Людмила, словно воочию, видела, как они стоят лицом к лицу и сверлят друг друга гневными взглядами. Но вот послышался звук шагов и скрип дверцы гардероба.
— Что ты ищешь, мама?.. Зачем тебе моя записная книжка?
— Так… Двести сорок пять пятнадцать семнадцать. Отлично!
Непонятный шум.
— Давай, давай, ещё подними руку на мать! Ну, что же ты? Смелости не хватает?
— Мама, я тебя прошу, не езди на поминки. Это бессмысленно! Тасиного мужа там не будет, его не было на похоронах!
— Придумай что-нибудь поумнее, сынок!
Звук распахиваемой двери, бабушкины шаги в коридоре, крик отца:
— Мама, это правда! Он болен! Мне Лиска говорила, у него больное сердце!
Людмила еле успела снять наушники, прежде чем бабушка влетела к ней в комнату.
— Люсенька, я пошла одеваться, а ты позвони по этому номеру. Ничего не объясняй, просто спроси, как до них добраться.
Бабушка ушла к себе, а Людмила услышала, как хлопнула входная дверь — сначала один раз, а через полминуты — второй. Отец и дед пошли на лестницу, догадалась она. Курить дома им строго возбранялось, хотя Светлана Георгиевна давно подозревала, что внучка, ради которой ввели запрет, сама покуривает. Звонок подождёт, решила Людмила и снова нацепила наушники. Ей хотелось проверить, сильно ли ухудшится слышимость из-за капитальной стены. Ну, и послушать, чью сторону примет дед, который во время скандалов всегда отмалчивался.
— …А ведь когда-то она была такой чуткой, такой понимающей! Или мне это приснилось, папа?
— Была. Знаешь, Андрюша, мне кажется, это что-то вроде душевного заболевания. Она очень переживала тогда… ну, ты понимаешь. Тася ведь предупреждала её, что Людмила растёт совсем неуправляемой, что надо бы с ней построже, а мама отмахивалась. Вот и получила. Я где-то читал, что, если чувство вины становится непереносимым, разрушительным для личности, сознание его отторгает, а подсознание искажает. Вот у мамы оно и переродилось в ненависть к Тасе и в безумную любовь к Люське.
— Я все понимаю, папа. Но когда родной человек утрачивает всякое чувство меры, всякое представление о приличиях, с этим невозможно мириться. Если это болезнь, маму нужно лечить. Ты представляешь, как они с Люськой будут выглядеть, когда заявятся на поминки и устроят делёж наследства? А Люська — она что, тоже больна? Господи! Ты бы видел её сегодня там… Она была похожа на голодную гиену, учуявшую падаль. Так и рвалась к гробу с горящими алчными глазами. Меня едва не стошнило. Нет, я не допущу, чтобы они поехали к Тасе на работу!
— Да как их удержишь?
Папаша помолчал, а потом неожиданно спросил:
— Ты не против, если мы сегодня пойдём куда-нибудь и напьёмся? Прямо сейчас?
— Нет, но…
— Можешь одеться побыстрее?
— Ну, я ведь не мама. Но к чему такая спешка?
— Потом объясню, пошли скорее одеваться!
Не разозлись Людмила до такой степени, она наверняка сообразила бы, что задумал отец. Но
