Похоронил парень свою любушку, пошел по белу свету бродить, о судьбе своей людям печалиться, тайну камня рудого рассказывать. Научил он людей плавить тот камень, железо из него добывать. А кто железо варить умеет, тот силой могучей владеет.
— Владеют, — промолвил Рощин. — Только не такие, как мы с тобой, а богачи, Баташевы да Демидовы.
— А ты, милок, про то помни, как с обидчиком парень расплатился, своей силушкой переведался.
— Вот и нам надо так!
— Надо!.. Рано тебе об этих делах думать.
— О чем же мне думать-то?
— Как о чем? О девках.
— Эх, дедушка Лука! С тобой всерьез, а ты…
Василий обиделся и замолчал.
Ярко горевший с вечера костер чуть теплился. Осторожно, чтобы не разбудить начавшего дремать плотинного, Рощин подложил в огонь толстую корягу, поправил армяк у себя под головой, улегся поудобнее. Уже засыпая, подумал: «А хорошо на реке! Каждый день ходил бы сюда…»
VI
Двое с котомками за спиной шли пешком, третий позади ехал верхом на лошади. Лес то расступался перед ними, образуя прогалины, то вырастал стеной, преграждая дорогу. Местами с трудом удавалось продраться сквозь чащобник, и вершный зло матерился.
— Слушай-ко, милок, ну чего ты лаешься? — миролюбиво говорил Лука. — Мы вот незнаемо куда идем, да и не своей волей, и то помалкиваем.
— А ты поговори еще! — Приказчик снова выругался. — Вот пригоню на место, там и разговаривай… С волками да медведями.
Лука остановился.
— Неужто есть?
Приказчик кивнул головой.
— И много?
— Велия тьма!
— Слышь, Ястребов?
— Ну и что? Не бойся, не тронут, — отозвался Павел.
На место пришли только к вечеру. На большой поляне тихо курились видимо давно зажженные палы. Навстречу путникам с хриплым лаем метнулась лохматая собачонка. Из притулившейся на краю поляны землянки вышел невысокий с черной, как смоль, бородой мужик.
— Примай, Чурило! — крикнул приказчик.
— Пошто они мне? — исподлобья глянув на пришедших, спросил жигарь. — Без них, вдвоем с женкой управлюсь.
— Велено так. За провинность будут у тебя работать. Барин милостив еще к ним, на пять недель приказал только послать, потом опять на завод возьмут.
Приказчик слез с седла и пустил лошадь на луг.
— Работу, сказано, им дать самую тяжелую, понял? Что сделают — в зачет тебе пойдет, а с тобой я потом расквитаюсь. Уголья много наготовил?
— Пять куч сложено.
— Что-то мало ты ноне!
— Уголь погляди какой. Ни на одном курене не найдешь!
— Ну-ну, смотри у меня.
Приказчик подошел к лошади, подтянул подпруги и легко вскочил в седло.
— Удалой! — сказал жигарь, глядя ему вслед. — Не боится ехать на ночь глядя.
Постоял молча, почесал в затылке.
— Вот грех, ночевать-то вам негде. В землянке тесно, да и негоже: женка со мной.
— А мы вон в тех кустиках шалаш построим, — ответил Ястребов. — Теперь лето, теплынь. Топор-то есть у тебя?
— Жигарю как без топора? И не один найдется.
Ловко орудуя топором, Павел вырубил кустарник, затем сплел верхушки молодой ветлы.
— Тебе, я вижу, не впервой такое жилье ладить? — спросил Лука.
— Приходилось. Пойдешь, бывало, на речку, обязательно на ночь шалаш состроишь.
Нарубив еловых лап, навалили их на крышу.
— Ты клади так, чтобы иглицы к земле смотрели, — учил Павел. — Так способней. Дождь пойдет — вода внутрь не попадет, наземь стекать будет.
— Ишь ты, молодой, а разумный!
— Тебе что, в лесу бывать не приходилось?
— Бывать-то бывал. По грибы хаживал. А шалаш — пошто он мне?
Ястребов отобрал лапник помельче, набросал вовнутрь:
— Вот нам и постеля.
Притомившись за день, уснули быстро. Ночь промелькнула, как звезда по небу пронеслась.
— Эй вы, варнаки, долго дрыхнуть будете?
Открыв глаза, Ястребов посмотрел на стоявшего у шалаша жигаря и толкнул в бок Луку.
Солнце, поднимавшееся где-то за лесом, чуть золотило верхушки сосен. Неяркий свет пробивался сквозь чащобу. Утреннюю тишину нарушало лишь щебетание птиц.
— Куда в эдакую рань? — ворчал Лука.
— Айдате за мной!
Чурило коротко объяснил, какой лес нужно выбирать для пожога, как лучше валить и разделывать древесину.
— Наготовите — на поляну волоките, скоро новые кучи палить будем.
Высоко взметнула кверху небольшой и неяркий иглистый свой шатер гладкостволая сосна. Павел подошел, поглядел, куда способнее ее валить, и взялся за топор. Размахнулся и с силой ударил по дереву, потом еще и еще. Раз за разом бил он по твердому, как кость, стволу, все глубже вонзая лезвие топора. Янтарные щепы разлетались в разные стороны. Чем глубже становился надруб, тем чаще вздрагивала сосна под ударами топора дровосека.
Прежде чем повалить дерево, Ястребов сделал передышку. Неподалеку слышен был стук дятла — казалось, кто-то тоже рубил топором. Утерев пот с лица, Павел уперся в ствол плечом, качнул. Со свистом разрезая воздух, сосна повалилась на землю.
Хорошо наточенный с вечера топор легко рубил сучья. Покончив с одним деревом, Павел взялся за второе, за третье. К обеду спина у него уже еле разгибалась: непривычная работа оказалась тяжелой даже для него. Только через несколько дней привык он к новому и трудному делу.
Привольно в лесу, а все не у домны. Павел, усердно работая топором, думал, как бы быстрее возвратиться назад. Тянул его завод к себе. Не терпелось вернуться домой и Луке. За думами о родных время летело незаметно.
Вставали рано, вместе с солнцем. Поснедав, валили с корня кряжистые сосны, обрубали сучья, разделывали хлысты на длинные, в сажень, чурбаки, кололи их клиньями вдоль. Выбирали на пожог деревья посуше, не очень смолистые — так велел Чурило, работавший неподалеку на пару с женой.
Осмотрев заготовленное, жигарь сказал:
— Ну, так. Завтра палы будем ладить.
Утром начали складывать кучи. Составленные вершинами чурбаки образовали большой шатер. Внизу оставляли проходы-продухи. В средину заложили смолье. Поверх и с боков навалили толстым слоем дерн,
