— Знаешь что? Лука? Пока звонить об этом не будем. Придет время — воспользуемся с выгодой.
— Дело твое. Мне помирать скоро, а тебе жить. Как хочешь, милок, так и делай.
Придя на Выксунь, отправились к приказчику.
— Что, пожаловали? — спросил их насмешливо Мотря.
— Пришли, Яков Капитоныч.
— Мотрите у меня! Говорите спасибо, под легкую минуту попались, не то ободрали бы на «козе», как липку. Ну, ладно. Марш по своим местам. Если что подобное будет, на себя пеняйте.
Наутро Павел, как всегда, встал рано. Солнце еще не успело обсушить умывшуюся после сна землю, и капли росы висели на траве, покрывавшей дальний угол двора. Постояв на крыльце, прислушался к голосу, приглушенно доносившемуся из хлева. Гремя подойником, Люба ласково уговаривала недавно купленную корову — гордость свекрови, считавшей, что без коровы и хозяйства нет, хотя почти всю жизнь прожила без нее.
Принеся дров, Ястребов взял ведра и отправился к колодцу, вырытому возле баньки на огороде. Когда вернулся, в печке уже ярко пылал огонь. Жена, за последнее время заметно раздавшаяся в бедрах, хлопотала с горшками. Старуха-мать сидела на широкой сосновой скамье, служившей ей кроватью, и расчесывала большим деревянным гребнем серебристые нити длинных волос.
— Чего в такую рань поднялся, отдыхал бы, — ласково сказала Люба, взглядывая на мужа.
Взятая с Унжи, она быстро свыклась с новым местом и так же быстро завоевала расположение свекрови.
— Мне без тебя и сон не в сон, — пошутил Павел. — Проснулся, нет тебя — будто потерял что.
— Уж ты скажешь! — вспыхнула Люба.
— Поране встанешь, поболе сделаешь, — одобрительно сказала старуха. — Почитай, пять недель дома не был. Так-то и порушиться все может.
Заплетя косы и свернув их толстым жгутом на затылке, она встала и пошла во двор умываться.
С печи спрыгнул серый котенок. Вытянув лапы, он изогнулся, расправляя после блаженной дремоты свое гибкое тело, затем подошел к Павлу и, мурлыча, начал тереться об его ноги.
— Проспал, мурлыка? — Павел нагнулся и почесал у котенка за ухом. Тот зажмурился еще сильнее.
Взяв с полки горшок, Люба налила котенку молока.
— Кис, кис… Пей, иди!
Встрепенувшись, тот подбежал на зов и начал усердно лакать из черепка.
Над поселком тягуче проплыл басовитый удар церковного колокола.
— Ну, вы управляйтесь тут, — сказала, входя, старуха, — а я в церкву пойду. Тебе, Любовь, надо бы тоже пойти, да ладно уж, оставайся, одна за всех помолюсь.
Повязав голову темным платком, она вышла.
— Не обижала без меня? — кивнув головой вслед матери, спросил Павел.
— Ой, что ты, Паша, грех на тебе!
— Ну-ну, угождай ей, угодница. Старуха она ничего, со старшей снохой только никак не поладит.
— Я, Паша, в это дело не вмешиваюсь.
— И ладно делаешь. Сами меж собой разберутся. Ефим пытался как-то помирить их, да ничего не вышло. Не забегал он без меня?
— Был, как же! Спрашивал: не нужно ли чего?
Разговаривая, Люба не переставала хлопотать у печи, то поправляя поленья, то переставляя горшки ближе к огню.
— Есть сейчас будешь или матушку подождешь? — спросила она, выставляя на шесток дымящийся чугун.
— Давай, пожалуй, поем.
Ловко подхватив чугун, она поставила его на край чисто выскобленного стола.
— За грибками сходить?
— Ай насолили?
— Кадушечку маленькую. С матушкой без тебя собирали.
— Принеси.
Нарезав крупными ломтями хлеб, Павел принялся за еду. Кончив есть, он смахнул в ладонь крошки со стола и высыпал в лохань.
— Ну, я пойду.
— Опять, поди, строгать? Ладно бы нужное что-нибудь!
— Знаешь, Люба, пока в лесу был, все время об этом думал.
— Ну, иди, иди уж. Не выйдет только ничего у тебя.
— А вдруг получится?
Никто не знал, чем занимался Павел в небольшом тесовом пристрое, сделанном из старых досок. Запретив домашним болтать о своих делах, он даже Луке и то ничего не говорил. Кто-либо случайно зашедший сюда мог подумать, что решил Ястребов переменить ремесло, из горновых стать плотником, — так напоминало все здесь плотницкую мастерскую. Однако не затем взялся Ястребов за наструг, чтоб мастерить оконные переплеты. Помыслы его занимало совсем иное.
После того случая на домне, когда пришлось вызывать брата, Павел внимательно присматривался к тому, что делалось вокруг. Окружающее стало как-то по-новому раскрываться перед ним. И домна словно по-иному гудеть стала, и сам начал иначе к ней относиться. Годами ходили засыпки со своими коробами мимо него — не обращал на них особого внимания. А тут присмотрелся — посоветовал одному, как лучше лямками короб к плечам крепить, и все стали так делать. Шихтарей научил, как ловчее камень колоть, — они только головами покачали, удивляясь, как не могли догадаться раньше. Все чаще стали люди приходить к нему за советом: хоть и молодой, да старика другого поучить может.
Но то, чем занялся он с недавнего времени, было более трудным и значительным.
…В углу пристроя на досках лежало какое-то странное сооружение. Напоминало оно не то мельничные колеса, не то тюрбину, что приводит в движение мехи у домны. Выдвинув его на середину, поближе к свету, Павел внимательно посмотрел, не сломали ли чего, и принялся за работу.
Хитрое дело задумал Ястребов. Поездив с Лукой в его тяжелом долбленом челне по озеру, решил он приделать к лодке ноги, чтоб сама по воде ходила. Мысль, пришедшая в голову, была, казалось, простой и до крайности правильной. Если поставить по бокам лодки по два наливных колеса, одно больше другого, то достаточно только с силой толкнуть се вперед, а дальше все пойдет само собой: большое колесо будет черпать воду и подавать ее на стоящее впереди малое, а оно заставит лодку двигаться.
Не знал Павел, что за многие сотни лет до него итальянские монахи, запершись в своих каменных кельях, ломали голову над подобным двигателем. Имей он доступ к тяжелым, переплетенным в кожу книгам, что зря пылились на полках в кабинетах вельможных графов и князей, считавших себя просвещенными, не стал бы заниматься затеянным. Но там, где мысль человеческая, будучи смелой, стремится вырваться из окружающего ее мрака, способна она толкнуть человека на самые несбыточные мечтания.
Закончив работу, Ястребов вытер рукой выступивший на лбу пот и облегченно вздохнул:
«Ну вот, кажись, и все. Теперь только на воде опробовать. Скорей бы! Но придется ждать до утра: увидит народ — засмеют. На завод идти во вторую смену, до этого все успеть можно».
Дома не сиделось. Сейчас, когда все уже было сделано, не терпелось поделиться с кем-либо свершенным. Вызвав Луку из дома, он повел его к озеру и там, около лодки, рассказал о придуманной им машине. Вначале ничего не понявший из сбивчивых объяснений Павла Лука вдруг загорелся желанием быстрее все опробовать.
— Не-ет, — отбивался от него Ястребов, — народ кругом, давай обождем до утра.
— На заполье все скоро гулять уйдут, одни старики останутся. Да и смеркаться начинает, не увидит никто. Рази можно такое дело откладывать!
Павел сдался. Вдвоем, соблюдая величайшую осторожность, перенесли они колеса к воде. Пока Ястребов прилаживал их на место, почти совсем стемнело. Наконец все было готово.
