— Вот тут должны грузди быть.
Васька пошарил рукой по мягкому, еще не успевшему перегореть листопаду.
— Смотри, какой!
Бледно-розовый гриб и впрямь был крепким, ядреным.
— Поболе бы таких набрать, хорошо было бы!
— Ищи давай тут, я вглубь отойду. Да ты не бойся, я здесь, поблизости.
Увлеченные сбором грибов, не заметили они, как высоко плывшие до того в небе золотые тучки вдруг посерели, померкли, наливаясь свинцовой тяжестью. Надвигалась гроза.
Первой увидела грозовую тучу Наташа.
— Василий! Буря идет!
— Бежим скорей, может, успеем до грозы переехать!
Оттолкнув челн от берега, сильными взмахами весла он погнал его вперед. Ветер дул в спину, помогая гребцу, но как ни старался Васька, туча нагоняла его.
Солнце, казалось, погасло. Ярко блеснула молния, над потемневшим лесом прокатился первый гром. Наташа испуганно поглядела на Ваську.
— Не бойся, живы будем.
Молния сверкнула еще и еще. Удары грома, следовавшие один за другим, слились в неумолчно грохочущий рев. Позади шумной стеной надвигался дождь. Маленькая утлая лодка с берега казалась повисшей в воздухе между мрачной чернотой тяжело нависших туч и темной, взволнованной ветром поверхностью озера.
Бросив весло и достав из-под сиденья старый зипун Луки, Василий пересел к Наташе и прикрыл ее зипуном. Лодка, гонимая ветром, двигалась к берегу.
Снова ударил гром. Сначала редко, потом все чаще о лодку застучали крупные капли дождя. Испуганная Наташа тесно прижалась к Ваське. И то ли гроза взбудоражила кровь парню, то ли молодость взяла свое, сам не помня как, Василий повернул голову девушки к себе и прильнул к покорно полуоткрывшимся навстречу губам.
С этого дня и стали парень с девкой встречаться — «гулять», как принято было говорить в поселке. И хоть не так уже часты, да и немногословны были эти встречи, Василий и Наташа сказали друг другу все, что нужно было сказать: нечаянным пожатием руки, взглядом, тихо оброненным словом. Сказали, что будут теперь навсегда вместе, что дают один другому обещание — в верности, любви, поддержке в трудный час — обещание на всю жизнь.
Иногда бывало, что Василий приходил с гулянья домой на рассвете. Осторожно, чтоб не разбудить Митьку, подымался по шаткой лесенке на сеновал. Тихо ложился на сено, думая, что его дружок давно спит. Но почти всегда, как только Василий начинал задремывать, Митька будил его одним и тем же вопросом:
— Гулял?
— Ага!
— С Наташкой?
— Ага.
— Значит, женишься.
И тут же засыпал. А Васька долго не мог заснуть, ворочался на душистом сене, думал о будущей жизни и верил, что все будет хорошо.
IX
Пильню на берегу Оки построили. Управлять ею поставили Сороку. Так посоветовал Андрею Иван Родионович.
Невелика дощатая фабрика, работных всего три десятка, но Сорока, ослепленный своими мечтами, казалось, не замечал этого. С утра, облачившись в холстинковый, домашнего крашения, подрясник, шел он на пильню, смотрел, как работные разделывают сосновые хлысты на доски, потом сколачивают из них ящики для упаковки мелкого литья. Ходил, покрикивал на тех, кто трудился без усердия. Надеялся, что Баташевы заметят его рвение и по заслугам оценят его, дадут более доходное место, а то и в долю возьмут, как обещали. Но дни шли, а ничего не менялось, заводчики и не думали приближать к себе Сороку. Надежды его начали таять.
Подумав, поп решил съездить в Муром, посоветоваться с кем надо о том, как бы прижать ему Баташевых. Знакомая дорожка привела его в дом купцов Панфиловых.
Приказчик Гордей Силыч был дома. Сороку встретил по-приятельски, но разговаривать о делах дома не стал: боялся, как бы хозяева дурного чего не подумали. Пошли, как и в первый раз, в трактир. Там за полуштофом зеленого вина и рассказал Сорока о своих бедах.
— Эх, батька! Молитвы читать умеешь, а в делах словно робенок малый, — укоризненно сказал ему Гордей. — Тебе в ту пору, как руду нашел, заявку бы в казну дать.
— Затменение тем часом на меня, видать, нашло. Кабы не случилось такое, не пришел бы к тебе за помощью.
— Не придумаю я что-то, как тебе помочь.
— Придумать-то я сам придумал, только не знаю, как обделать все.
Приказчик с интересом посмотрел на попа.
— Ну давай, батя, послушаю.
Предложенный Сорокой план был не то, чтобы очень хитроумен, но и не так уж прост. Самому начинать тяжбу с Баташевыми ему не хотелось, да и не видел он в этом толку. Чем докажешь свою правоту? С сильным не борись, с богатым не судись! А вот если бы удалось найти человека, который взял бы смелость обратиться в сенат от своего имени с прошением отнять у Баташевых незаконно захваченные ими земли, — дело другое.
— Человека найти можно, только я не вижу, тебе какая выгода от этого?
— С тем человеком я бы на бумаге условие подписал. Что продал, дескать, ему свое право на руду.
— На такое вряд ли кто пойдет. Тебе денежки отдай, а сам, гляди, на бобах останешься.
— Вексель можно…
— Трудную загадку ты загадал. — Гордей не спеша налил в граненый стаканчик вина, выпил.
— Ты закусывай, — услужливо пододвинул тарелку со студнем Сорока.
— Пущай маненько пожжет.
Широко раскрыв рот, приказчик подышал, потом стал закусывать.
— Вот что, батя, — сказал он. — Для такого дела надо пригласить Патрикея Саввича.
— Кто такой?
— Подканцелярист в окружном суде. Такой дока не приведи господь к нему в лапы попасть.
— Поможет?
— Ты сиди, а я за ним сбегаю. Он недалеко тут.
Приказчик вышел. Вздохнув, Сорока полез в карман за кожаной кисой, где у него хранились деньги. К приходу Гордея с подканцеляристом на столе стоял еще один непочатый полуштоф.
Патрикей Саввич был человеком лет пятидесяти, почти совсем лишенным растительности на голове. Под ястребиным носом змеились тонкие, бескровные губы. Выпив полный стакан вина, он внимательно выслушал Сороку и задумался.
— А если проиграем это дело, как тогда? Не боишься?
— Чего бояться-то? — не понял Сорока.
— Да ведь за такие дела заводчики, чай, по головке не погладят тебя. Последнего можешь лишиться.
Об этом поп не думал.
— Выходит, ничего сделать нельзя?
— Ежели с умом, — все можно. Тебе в стороне остаться следует. Будто не знаешь ничего. От
