Марево

Она посмотр?ла на него серіозно.

— Я все-таки лучше объ васъ думала, тихо проговорила она.

— Какъ такъ? озадачился онъ.

— Я не думала, чтобъ и вы пошли по избитой коле?. Неужели нельзя пробить свою тропинку?

— Вотъ что! Ну это точно, какъ вамъ оказать в?рн?е, выше или ниже силъ… Помните, Лермонтовъ говоритъ, что живетъ, точно читаетъ дурной переводъ книги, посл? оригинала? Да, горько, когда жизнь разбиваетъ во? мечты, а намъ и того хуже; мы опытны….

— То-есть?

— То-есть, у насъ и мечты-то никакой н?тъ, неч?мъ и въ молодости-то было скрасить д?йствительность.

— А лаз?йку нашли, гд? можно ничего не д?лать? Странно!

— Инна Николаевна, да кто жь мн? м?шалъ жить въ Москв?, сложа руки? Тамъ у меня и домъ есть и доходъ порядочный. Н?тъ, это мое уб?жденіе, только такъ и можно что-нибудь сд?лать; все остальное безсильно….

— Ну, помогите мн? написать въ Искру стихи. Начнемъ такъ:

   Не хочу я служить Аполлону,
   Нав?ваетъ онъ дикую чушь,

а окончимъ:

   И въ объятья сл?пыя ?емиды
   Отдаюся горячей душой.

— Некогда, некогда, говорилъ Русановъ, усаживаясь на дрожки.

— Пхе! подумала Инна, глядя ему всл?дъ. — И у этихъ добровольныхъ бываютъ вспышки! Тоже, поди, чай и любовишка есть, и честишка водится; и проживетъ, не пропадетъ.

Вечеръ былъ душный, солнце садилось въ сухомъ туман?, называемомъ у м?стныхъ жителей вьюгой. Черное облако мошкары вилось высоко надъ деревьями. Инна подс?ла къ окну и развернула книгу, но ей не читалось. Мысли, одна другой безотрадн?й, шли водоворотомъ въ голов?. Наканун? уней опять была стычка съ Анной Михайловной. Той почему то хот?лось, чтобы падчерица ?хала на балъ. Стали од?ваться; то не такъ, другое не такъ, ничего ты не ум?ешь сд?лать. Принесли раскаленныя щипцы, и хот?ли припекать ея волосы. Она вскочила со стула и наотр?зъ отказалась отъ по?здки. Зач?мъ чужой хл?бъ отбивать? Безъ меня много найдется тряпичницъ. Анна Михайловна не замедлила принять это на свой счетъ, и пошла пот?ха. Все это было очень см?шно, но т?мъ не мен?е невыносимо; ц?лая жизнь впереди съ періодическими грибными дождями. Продать им?ніе? У?хать? Но куда же? Будетъ ли она кому- нибудь нужна? А зд?сь все-таки что-нибудь есть, да и привыкла она…. Утомленная безконечною вереницей предположеній, она задремала и погрузилась въ то полусладкое, полуапатическое забытье, которое всегда сл?дуетъ за головною бурей. Часы м?рно постукивали маятникомъ, сверчокъ уныло покракивалъ въ печк?. Лара протяжно храп?лъ, взлаивая во сн? и перебирая лапами по ковру. Вдругъ ей почудилось, кто-то проб?жалъ подъ окномъ и что-то упало ей на кол?ни. Она открыла глаза и удивилась, что такъ долго проспала. Въ комнат? совс?мъ стемн?ло, на плать? у нея лежала записка.

'Что за н?жности въ деревн??' подумала она, зажигая св?чу, и проб?гая начерченные карандашемъ строки. Вдругъ она побл?дн?ла, схватила св?чу, проворно об?жала комнаты и опрометью пустилась назадъ. 'Онъ! Онъ!' шептала она, прислонясь къ окну и колеблясь, какъ бы собирая силы; потомъ три раза хлопнула въ ладоши.

Въ темныхъ кустахъ послышалась торопливые шаги; челов?къ, закутанный въ плащъ, перел?зъ подоконникъ и подошелъ къ ней. Она кинулась къ нему на шею, несвязно лепеча: 'Леня!.. Ты!.. Милый ты мой!' Онъ поц?ловалъ ее съ н?жностію; по щек? его катилась слеза. Водолазъ поднялся съ ковра, съ недоум?ніемъ погляд?лъ на нихъ, и глухо зарычалъ, не зная, на что р?шиться.

— Лара! окликнулъ Леонъ.

Собака насторожила уши, скосила голову на бокъ и вглядывалась.

— Лара, Лара! уб?ждалъ тотъ.

Водолазъ обнюхалъ его, кинулся лапами на плеча и лизнулъ его въ лицо, махая хвостомъ. Потомъ, будто д?ло сд?лалъ, улегся у ногъ и сталъ гляд?ть въ глаза.

Леонъ обернулся къ Инн?; тихая радость разлилась во его лицу. Она усадила гостя и обвила его шею руками.

— Живъ? Здоровъ? заглядывала она ему въ глаза.

— Какъ видишь….

— Негодный, въ два года ни строчки…. Я даже завираюсь отъ радости, а право я думала, ты умеръ….

— Н?тъ, не умеръ, да что толку….

— Леня, ты все также несчастливъ? Надо чего-нибудь? Денегъ?

— Не нужно ли теб?….

— Такъ ты разжился? Милый мой, я все не опомнюсь… Какъ много разсказывать!.. Ну, скор?й…. Какъ живешь, можешь? Гд?? Помирился ли? Ну, хоть немного?

— А сов?сть?

— Ну, и славно, Леня, славно! И я не мирюсь.

— Все-таки лучше!

— Ластовка ты моя! Какъ же долго я тебя не видала! И она опять поц?ловала его.

— Какъ ты похуд?ла! Они тебя замучаютъ.

— Какже не такъ! Ахъ, Леня, Леня! Гд? жъ они ти люде, д? ти добри, що хот?лось зъ ними жити, ихъ любити? Какъ это они неприм?тно закутались?

— Милый ты мой сумасбродъ!

— Н?тъ, давай поговоримъ, какъ въ старину, въ счастливые дни, помнишь? Ты теперь одинъ только и поймешь меня…. Его н?ту….

— Слышалъ, проговорилъ Леонъ опавшимъ голосомъ, — и можетъ-быть…. передъ смертью онъ….

— Н?тъ, н?тъ, быстро перебила она:- онъ простилъ тебя.

— Простилъ? вскрикнулъ Леонъ, и глаза его засверкали:- онъ простилъ меня и за себя, и за тебя?

— Я рыдала передъ нимъ, я умоляла его, не уносить ненависти, хоть къ теб?; я ему говорила, что видно ужь не судьба сбыться вашимъ надеждамъ. Я заклинала его смириться передъ этимъ непостижимымъ, ч?мъ-то страшнымъ что все по своему ломаетъ. Отецъ…. Н?тъ, не могу…

Голосъ ея оборвался, она зарыдала и спрятала голову на груди Леоза.

— Ну, полно, полно, говорилъ онъ съ испугомъ, лаская ее.

— Ничего…. оставь…. улыбалась она сквозь слезы. — Мн? хорошо. Ты не знаешь, какъ этого давно не было со мной…. Пройдетъ….

— Спасибо теб?, говорилъ Леонъ, — и мн? теперь легче; лучше о себ? разскажи; ты в?дь съ нимъ въ Петербург? жила посл?днее время….

— Онъ не могъ выносить этого чистилища. Я съ нимъ у?зжала, я и привезла его оттуда въ засмоленомъ гробу. Вотъ онъ тутъ подъ окномъ и похороненъ.

— Ну, будетъ объ этомъ. А твоя комнатка ничуть не изм?нилась, проговорилъ Леонъ, подходя къ комоду, — только вотъ это что-то новое.

Онъ снялъ полотняный чехолъ, подъ нимъ сказался фантомъ челов?ка изъ папье-маше, съ красными, синими жилками, б?лыми нервами.