И, повторивъ н?сколько разъ посл?дній вопросъ вслухъ, онъ вскарабкался на берегъ островка, снялъ сапоги, вылилъ изъ нихъ воду, хот?лъ было пов?сить ихъ на солнце и остановился…
'Зач?мъ? Куда я теперь пойду? Что мн? д?лать? Гд? преклонить голову? Лисы им?ютъ воры…'
Мысли его не зам?тно перешли къ житію пустынниковъ, какъ они уходили изъ городовъ, отряхая прахъ отъ ногъ своихъ, питались акридами, дикимъ медомъ, и враны приносили имъ пищу; положимъ, въ этой стран? не было ничего подобнаго, а враны могли только глаза выклевать, да в?дь ухитряются же б?глые солдаты проживать по л?самъ… можно поститься на шелковиц?, глод?, грибахъ… А зима? 'Господи, спаси меня, спаси,' зашепталъ онъ вдругъ, ставъ на кол?ни и крестя себ? грудь быстрыми движеніями правой руки, въ род? того какъ на балалайк? играютъ: 'я раскаюсь въ прошлыхъ заблужденіяхь.' Но тутъ стало ему сов?стно передъ самимъ собой: пришло на память, какъ онъ, ярый атеистъ, давалъ точно такіе же об?ты, собираясь на экзаменъ и запрятывая въ рукавъ клочокъ ваты отъ святой иконы, чтобъ этою самою рукой вынуть легкій билетъ…. 'Будь они прокляты!' вырвалось у него новымъ порывомъ: 'чему они научили меня? Какое это воспитаніе? Что я ум?ю д?лать? На что я гожусь? Въ писцы никто не возьметъ…. Ни на что не похоже, какъ ?сть хочется,' заключилъ онъ мысленно, подтянулъ кушакъ, и легъ на траву, над?ясь до ночи подкр?пить себя хоть сномъ. Островокъ качался подъ нимъ, онъ старался еще бодрить себя, и съ какою-то безпечностью отчаянья принялся раскачивать подъ собой берегъ….
'Больше вс?хъ дяденька виноватъ,' думалось ему противъ воли: 'вотъ он? фразы-то! Мысли свободно, в?дь ты не рабъ, ты свободный челов?къ! Хорошо ему тамъ на пуховикахъ-то!' Онъ обернулся въ ту сторону, гд? въ зелени сада видн?лась соломенная крыша усадьбы, и прежняя жизнь подъ крыломъ родственниковъ стала развертываться въ воспоминаніи….
'Тоже хороши!' желчно шепталъ онъ: 'радовались не нарадовались бойкимъ мальчикомъ, вотъ теб? и бойкость… Посадить бы ихъ въ мою кожу…'
Настроивъ еще ц?лую кучу плановъ поб?га, истомленный нравственною пыткой, онъ наконецъ уснулъ; мысли, путаясь и безсвязно мелькая въ разгоряченномъ мозгу, перешли въ образы: чудилось ему, что онъ сидитъ на высокомъ кресл?, за столомъ, крытымъ краснымъ сукномъ, подписываетъ проекты реформъ, судитъ, рядитъ и управляетъ д?лами всей Россіи, а на другой столъ подаютъ ему жареныхъ фазановъ, куропатокъ, всевозможныя блюда, съ такими тонкими, ароматическими приправами, съ такимъ аппетитнымъ запахомъ, что такъ бы и поглоталъ все ц?ликомъ… Но вотъ холодноватая сырость пронизываетъ его насквозь; отлежанный бокъ будто одеревен?лъ, голодъ все сильн?й да сильн?й. Довольно, господа, идемте об?дать! Онъ открылъ глаза: темное небо все въ зв?здахъ, и в?теръ заунывно шелеститъ въ камышахъ…..
Безц?льно побрелъ онъ берегомъ пруда къ рощ?. Нал?во отъ него двигалась по песку собственная т?нь, направо по вод? лунный столбъ. Кожаны не слышнымъ полетомъ съ пискомъ кружились вокругъ него, мелькали надъ золотистою рябью воды, вились въ тепломъ воздух?; на берегъ слабо плескалъ прибой. На мокромъ песк? четко вдавились чьи-то сл?ды и темноватыя пятна. Коля наклонился и разгляд?лъ кровь.
'Кто-нибудь изъ нашихъ шелъ этою дорогой,' подумалъ онъ, направляясь по сл?дамъ. Они привели его въ чащу ор?шника, Тамъ, полузадернутый горными т?нями, лежалъ навзничь окочен?лый трупъ. Б?лый сн?гъ м?сяца обдавалъ бл?дное лицо матовою синевой, на губахъ запеклась кровь, открытые глаза остановились на скошенномъ взгляд?… что-то маленькое, черное поб?жало съ лица въ траву… Коля бросился въ сторону и пошелъ въ чащу, озираясь по сторонамъ.
'Чортъ ихъ побери совс?мъ!' думалъ онъ, все чаще и чаще оглядываясь и ожидая чего-то посл?дняго, не выносимаго… и вдругъ… подъ ногами звучно топнулъ заяцъ и ровными прыжками зашуршалъ въ кустахъ. У Коли что-то оборвалось внутри; кровь прилила мурашками къ ногамъ; онъ дрогнулъ и пустился б?жать безъ оглядки… В?тки хлестали ему въ лицо, онъ спотыкался на пни, падалъ, вскакивалъ, и все б?жалъ, задыхаясь отъ усталости, волненья и обливаясь п
Деревья стали р?д?ть; пестрымъ, неровнымъ ковромъ потянулась пашня; жутко и чудно отдавались ему собственные шаги. Онъ задержалъ духъ и пріударилъ еще шибче, самъ не зная куда….
На разсв?т?, оборванный, взмоклый, голодный, наткнулся онъ на казачій пикетъ. Казаки поднялись было отъ разложеннаго огня, защелкали курками винтовокъ, но вгляд?вшись въ храбраго воина съ двухаршинною саблей, встр?тили его дружнымъ хохотомъ. Онъ тотчасъ оправился, закинулъ голову, протянулъ саблю и горделиво проговорилъ: 'сдаюсь!'
II. Une refugiee
'Лондонъ, 15-го августа 1863.
'Не удивляйся, милый Аня, что я пишу теб? почти годъ спустя посл? посл?дняго письма. Ты знаешь по себ?, какъ вс? мы л?нивы безъ крайней надобности… Ну вотъ, по привычк?, не обдумывать письма заран?е, написалось такое слово, что ты пожалуй ужь мысленно отсчитываешь сумму, которою можешь мн? пожертвовать, не ст?сняя себя. Н?тъ, милый, не то: писать, просто писать теб? хочется, побес?довать съ тобой, оправдаться передъ тобой, Авенпръ. Ты всегда былъ немножко холоденъ и безучастенъ ко всему кром? насущныхъ потребностей, а не знаю почему кажется мн?, ты лучше другихъ поймешь меня. Я одна, совершенно одна, на чужой сторон?; слова живаго не съ к?мъ перемолвить, лица симпатичнаго негд? встр?тить. Я знаю, тебя это поражаетъ: она? въ
