Он снова откинулся на спинку стула и одарил меня тем самым взглядом, которым полчаса назад у кассы купил меня с потрохами.
— Я пошел с детьми в цирк. Триста лет никуда не ходили вместе, девчонки отца не видят месяцами — и тут пошли. Выбрались. «Праздник у ребят, ликует пионерия…» Представление было отменное — трюки, полеты, кошки дрессированные, япошка какой-то сам через себя руку просовывал! Девчонки мои визгом визжали. Младшая так прямо заболела: «Хочу таких же кисок, и купи мне, папочка, костюм Белоснежки!» Ага. Это я потом понял,
В баре было шумно, но я в это время слышал только его голос и удары собственного сердца.
— Сначала началось у меня. Я стал видеть электричество. Думал — галлюцинации на нервной почве. Ходил по врачам… да что они могут, эти врачи?.. Я видел его везде: под землей, в стенах, на одежде. Разное напряжение — разный цвет. И градации цвета становятся все тоньше и тоньше… И никуда от этого не денешься; все, что вокруг, — это огромный круговорот энергий. Как тебе? Давай еще по одной. Ага. И наконец, когда ты понимаешь, что видишь все эти цепи, эти токи, однажды приходит в голову мысль замкнуть их, заставить потечь туда, куда тебе нужно. Во как. И столько сразу появляется соблазнов — а-а, тебе ли не знать…
Он взял передышку. Молча чокнулся со мной и влил в себя еще порцию коньяку.
— Потом… Потом однажды вернулся домой, а ко мне бросается Маришка — младшая моя: «Папа, папа, смотри, как я могу!» Вот клянусь тебе, в тот же миг понял, о чем она. Сердце (он гулко стукнул себя кулаком в грудь) оборвалось! Она куклу бросила на пол и поманила к себе пальчиком — вот так. И кукла поднялась и повисла в воздухе, а потом притянулась к ее рукам. Я ее взял за плечики и говорю: «Никогда — слышишь? — никогда и никому, кроме меня, это не показывай, поняла? Пусть будет у нас с тобой секрет!» Она, конечно, в рев… Вот теперь и слежу за ней, где бы чего не выкинула… — Он опять сделал паузу, собираясь с мыслями. — Потом и старшая… Проснулись ночью от крика, побежали в комнату к девочкам. Маришка, насмерть перепуганная, сидит в своей кровати, сжалась вся, а Наська висит под потолком, волосы распущены, глаза горят — прямо панночка из «Вия». Тут и жена хлоп в обморок.
— У жены ничего? — сказал я, чтобы хоть что-то сказать.
Он помотал головой:
— Ничего. Она в тот день с нами не ходила.
— А откуда ты знаешь, что это они?
— Потому что они такие же. Как я, как ты. И парень тот, что летал, — он взаправду летал, не на веревках и не на магнитах. Супермен чертов. И кошки были не дрессированные, они зомби были, понимаешь? Белоснежка эта ряженая их хороводила. Как — не знаю… Но такого номера бы никакой Куклачев не поставил.
— А может, сработал у вас наследственный фактор? Может, были у вас в роду экстрасенсы. У меня вот прабабка цыганка была; как она гадала — никто так не гадал. В родителях дар дремал, а во мне проснулся. Может такое быть? Может. Или вот еще гипотеза: тебе и дочкам скормили какой-нибудь мутаген в уличной забегаловке или вы попали под кислотный дождь… Такую версию не развивал?
— Смешно тебе, да? Не бывает таких совпадений, Артем. Сам же говорил про свой тренинг психологический, и не врал ведь. Стало быть, знаешь, как оно на самом деле-то…
— Да, дела… — пробормотал я, а Андрей вдруг вперился мне в лицо куда-то выше бровей, как будто у меня открылся третий глаз. Сканит? Нет, зуб даю, но… неспроста он так уставился.
— Что-нибудь знаешь про этих циркачей? — спросил он в лоб.
— Слышал кое-что.
У него как-то вздрогнули мышцы на лице. Узнал? Нет? Может узнать. Я ведь как-никак веду все эти представления… Но выступать я всегда выхожу выбритый и коротко стриженный, а сейчас зарос как черт, мать родная не узнает… Или все-таки вспомнит?
— Мой хороший друг рассказывал про что-то подобное, — осторожно заговорил я. — Тоже был в цирке и видел номера, про которые ты говоришь, — и что кошки с Белоснежкой, и что кореец себя морским узлом завязывает, и…
— Ну?
— Ничего с ним не случилось. Абсолютно. Как был счетоводом, так и остался. Разве что цирк полюбил. — Я принудил себя улыбнуться.
Тут уж ему было меня не подловить. Потому что это была чистейшая правда — я говорил о Дэне.
Андрея мои слова явно озадачили.
Я поймал себя на мысли, что уже против воли включился в эту игру. Мне был интересен мой собеседник. Чем-то он меня зацепил сразу, не только взглядом, не только необычной специализацией. Каким-то оборотническим обаянием. Вот вроде бы только что он был весь нараспашку, на поверхности, как жир на бульоне, — а вот уже видится под этим прозрачным добродушием омут и черти.
— А может, он тоже заразился, только хорошо скрывается? — не унимался Андрей. — Все-таки… ты уверен, что твой друг не… Знаешь, может же быть такое, что у этой заразы есть инкубационный период, и человек уже носитель, но ничего не подозревает, потому что нет симптомов. А? Как думаешь?
— Нет, все было бы слишком просто, если бы дар был, как ты говоришь, заразен. Тогда от каждого из нас заражались бы окружающие, и — пошли плясать круги по воде.
— Но как-то же эти стервецы ухитрились? — гнул он свое. Я молчал, и он, выждав секунд десять, негромко сказал: — Ты прости, что я вцепился в тебя, как клещ… Нет, правда. Я, честно, даже не думал встретить… как бы выразиться-то попонятнее… взрослого брата по разуму. Те «одаренные», которые мне раньше попадались, — все сплошь молодняк безусый. Беспечные, глупые и восторженные. Разве с ними поговоришь?.. Я тебе вот все рассказал, а у меня даже жена ни сном ни духом…
Помолчали.
— Так вот, — наконец, нарушил тишину Андрей. — Пока мы тут сидим, эти паршивцы еще сотню- другую человек окучили. И никому до этого дела нет. — Он ухмыльнулся с досадой, — Ни-ко-му.
— Тебе же есть дело.
— Толку-то.
— Ну, ты же сам сказал, что в МЧС работаешь, наверняка у тебя среди силовиков связи есть. Неужели не пробовал их искать? — Мне подумалось, что и я могу вытянуть из этого разговора что-нибудь полезное. Возможно, узнаю, кто ведет на нас охоту. Впрочем, не стоит ждать, что он вот так все просто мне и выложит. Скорее стоит ждать того, что он в один прекрасный момент мысленно дорисует к моей мине фрак и галстук-бабочку — и все, Штирлиц рассекречен.
— Пробовал. — Он задумчиво покивал. — Глухо. Как любые мошенники от шоу-бизнеса, работают нагло и изобретательно. Юридически их как бы и нет в природе. Договариваются с руководством местечковых театров и клубов, платят за аренду не скупясь, а в план их выступления не ставят. То есть по документам выходит, что на сцене играли «Три сестры» собственной труппой — и любой актер поклянется, что так и было, а на самом деле вместо почтенных чеховских барышень на сцене зажигали кошки. Так-то. Афиши после выступления исчезают, артисты сваливают, а захолустный театрик подсчитывает прибыль и ждет не дождется, когда же резвые циркачи заглянут к ним в городок в следующий раз. Если за руку эту Белоснежку не поймать, хрен докажешь, что выступление было. Да и докажешь — прикинутся клубной самодеятельностью, и все, взятки гладки. И вот еще что: по деньгам они себе забирали самый минимум, так что ребята дают концерты явно не ради звонкой монеты. Благотворители, мать их…
— То есть ты предполагаешь, что они… стоп, погоди-ка… что они это сознательно делают?
— Не исключаю.
— Бред какой-то. — Я откинулся на спинку стула. — Логичнее всего представить, что кучка ребят с аномальными способностями собралась однажды вот так, как мы с тобой, в какой-нибудь забегаловке с перегоревшей проводкой, и после десятка литров пива родила идею о цирке. Ну, ведь тебе самому приходила в голову мысль о «человеке-электрочайнике»? Ну так ведь? И мне приходила — уж поверь. Любому бы пришла, особенно если этому любому — лет двадцать. В том-то и фишка. Мы с тобой так при своих мыслях и остались бы, а они скинулись, пошили костюмы, сколотили декорации — и вперед, широка страна моя родная!.. Скорее всего они знать не знают, какой шлейф чертовщины за ними тянется. Сам же сказал — они смываются, как только отыграют свое шоу. И деньги им не нужны — им нужны приключения.
