Классическая поэзия Индии, Китая, Кореи, Вьетнама, Японии

Когда птицы над ней       чередою летят домой!
В этом всем для меня       заключен настоящий смысл.
Я хочу рассказать,       и уже я забыл слова…

* * *

Хризантемы осенней       нет нежнее и нет прекрасней!
Я с покрытых росою       хризантем лепестки собрал
И пустил их в ту влагу,       что способна унять печали
И меня еще дальше       увести от мирских забот.
Хоть один я сегодня,       но я первую чару выпью.
А она опустеет —       наклониться кувшин готов.
Время солнцу садиться —       отдыхают живые твари.
Возвращаются птицы       и щебечут в своем лесу.
Я стихи распеваю       под восточным навесом дома,
Я доволен, что снова       жизнь явилась ко мне такой!

* * *

Забрезжило утро, —       я слышу, стучатся в дверь.
Кой-как я оделся       и сам отворять бегу.
«Кто там?» — говорю я.       Кто мог в эту рань прийти?
Старик хлебопашец,       исполненный добрых чувств.
Принес издалёка       вино — угостить меня.
Его беспокоит       мой с нынешним веком разлад:
«Ты в рубище жалком,       под кровлей худою живешь,
Но только ли в этом       судьбы высокий удел!
Повсюду на свете       поддакивающие в чести.
Хочу, государь мой,       чтоб с грязью мирской ты плыл!»[531]
«Я очень растроган       участьем твоим, отец,
Но я по природе       согласья и не ищу.
Сторонкой объехать       пусть даже не мудрено,
Предав свою правду,       я, что ж, не собьюсь с пути?
Так сядем покамест       и долг отдадим вину.
Мою колесницу       нельзя повернуть назад!»

* * *

Вот бывают же люди, —       даже в доме одном живут,—
Что принять, что отбросить —       нет единства у них ни в чем.
Скажем, некий ученый       в одиночестве вечно пьян.
Или деятель некий       круглый год непрестанно трезв.
Эти трезвый и пьяный       вызывают друг в друге смех.
Друг у друга ни слова       не умеют они понять.
В рамках узости трезвой       человек безнадежно глуп.
Он в наитье свободном       приближается к мудрецам.
И стихи обращаю       я к тому, кто уже хмельной:
Лишь закатится солнце,       пусть немедля свечу берет![532]

* * *

В убогом жилище       прилежных рук не хватает,
И дикий кустарник       мои захватил владенья.
Отчетливо в небе       видны парящие птицы.
Безлюдно и тихо —       не слышно шагов прохожих…
Мир так беспределен       во времени и в пространстве,
А жизнь человека       и ста достигает редко.
А годы и луны       торопятся, как в погоне.
Виски обрамляя,       давно седина белеет…
Когда не отбросишь       забот о преуспеянье,
То все, чем живешь ты,       окажется слишком жалким!

Подражание древнему[533]

* * *

Далеко на востоке       живет благородный ученый,
И одет он всегда       в неприглядное, рваное платье,
И из дней тридцати       только девять встречается с пищей,
И лет десять, не меньше,       он носит бессменную шапку.
Горше этой нужды       не бывает, наверно, на свете,
А ему хоть бы что —       так приветлив на вид он и весел.
Я, конечно, стремлюсь       повидать человека такого.
И пошел я с утра       через реки и через заставы.
Вижу — темные сосны,       сжимая дорогу, теснятся.
Вижу — белые тучи       над самою кровлей ночуют.
А ученому ясно,       зачем я его навещаю.
Сразу цинь он берет,       для меня ударяет по струнам.
Первой песней своей —       «Журавлем расстающимся» — тронул
И уже ко второй,       где «луань[534] одинок», переходит…
Я хотел бы остаться       пожить у тебя, государь мой,
Прямо с этого дня       до холодного времени года!

* * *

С хвоей темно-зеленой       это дерево в тесном доле…