Восточные рубины — кровь и злато, Как знак страстей, испытанных когда-то. Есть жемчуга, как будто капли горя, Что скорбно льет луна и тайно студит море. Но я готов отдать все чудеса Востока Чтоб ты, слеза, что так блестишь высоко, В божественной моей короне засверкала И мир у ног моих оттуда созерцала». Но чистая слеза, полна тепла и света, Дрожит, блестит, горит — и не дает ответа. В броне железной, что в веках искрится, Верхом проехал странствующий рыцарь. И он сказал слезе, исполнившись отваги: «Сойди сиять на крест моей бесстрашной шпаги! Я понесу тебя в победах величавых В Святую Землю, в блеске бранной Славы! Вернемся — и моя невеста пусть тобою Грудь белую украсит, как звездою. И будешь ты служить своим огнем прекрасным И ратным подвигам, и грезам сладострастным». Но чистая слеза, полна тепла и света, Дрожит, блестит, горит — и не дает ответа. На буром ослике рысцою неизменной Проехал ростовщик, старик-еврей презренный. На мулах вслед влеклось немалое именье: В кедровых сундуках все злато да каменье. А старичок — в лохмотьях жалких, худ как щепка, Лыс череп, нос крючком, а глазки смотрят цепко — Звезду увидев, молвит: «Боже, что за диво! Мерцает, рдеет как, и светится красиво! На золото мое купить могу я вскоре Сокровища царей и корабли на море. Но за такой брильянт отдам я без возврата Всей скупостью моей накопленное злато». Но чистая слеза, полна тепла и света, Дрожит, блестит, горит — и не дает ответа. Тут из-под дерева чертополох безвестный, Уже иссохший весь, сказал слезе небесной: «Земля, что розами покрыта и сиренью, Не холила меня и не дарила тенью. Коль руки к небу я воздену ненароком, Оно меня за то в огне сожжет жестоком. На мой колючий лист ни разу не присели Пернатые певцы, чтоб их я слушал трели. Ни разу не пришли беседовать со мною Влюбленные в ночи, озарены луною… Взмывает птица ввысь, любовь проходит мимо, Я никогда не цвел, и тень моя незрима!.. Слеза богов, светило, капелька воды, Сойди ко мне, избавь от роковой беды!»
