ему казалось, что он гораздо более важен «для монархий, еще полных сил и свежести, чем соперничество из-за влияния, приводящее к спорам о какой-нибудь мелкой народности на Балканском полуострове»[238]. Россия и Австрия очень скоро обнаружили иной взгляд на этот вопрос. Однако до 1875 года неоднократные свидания монархов — в Вене и Петербурге в 1873 году, в Ишле в 1874 и 1875 годах, в Берлине в 1875 году — давали повод думать, что они в самом деле действуют заодно и что среди них установилось полное согласие по всем пунктам.
Тревога в марте 1875 года. Во время свидания 1872 года Бисмарк заявил, что «Европа видит в новой Германской империи оплот всеобщего мира». Однако в начале 1875 года дипломатам пришлось пережить тревожный момент, и можно было опасаться нового конфликта между Германией и Францией. Быстрота, с которой Франция оправлялась от своего разгрома, поспешное переустройство французской армии раздражали и тревожили военную партию в Германии. Эта партия думала, а газеты, которые сам Бисмарк называл рептилиями, наперебой повторяли, что не следует давать исконному врагу время подготовиться к реваншу, что необходимо опередить его, что надо подвергнуть Францию основательному кровопусканию и лишить ее на целое столетие возможности нарушать мир Европы. Несмотря на последующие уверения
Бисмарка по этому поводу — и перед рейхстагом в 1886 году, и в его воспоминаниях, — трудно допустить, чтобы он был чужд этой кампании[239]. Так, в начале марта 1875 года он предложил Бельгии сообщить ему, какие меры она собирается принять, чтобы обеспечить соблюдение своего нейтралитета, — «как будто бы Франция грозила нарушить его. После принятия французским Национальным собранием закона о военных контингентах (12 марта) германский посланник Гогенлоэ предпринял странный шаг: он явился к герцогу Деказу с заявлением, что его правительство усматривает в вооружениях Франции угрозу, и просил его принять это заявление к сведению. Деказ отказал в этом и просил поддержки у русского посла, а французский посол генерал Лефло тем временем хлопотал в Петербурге о вмешательстве царя. «Если на нас нападут, — говорил Деказ, — мы оставим на границе заслон, а сами уйдем за Луару». Лондон также был предупрежден. Правительства английское и русское не могли допустить дальнейшего ослабления Франции. Под этим двойным воздействием, после личного вмешательства королевы Виктории и Александра II, 18 мая посетившего Берлин, газетная кампания прекратилась, и разговоры о войне затихли. «Нас хотели поссорить, — говорил Вильгельм I Гонто-Бирону, — но теперь все это кончилось». Только русский канцлер Горчаков, всегда бывший не в ладах с Бисмарком, не отказался от удовольствия предать широкой огласке в дипломатических сферах ту роль миротворца, которую только что сыграл его государь. Бисмарк не мог простить Горчакову этой нескромности[240]. Все более и более обеспокоенный возможностью сближения и соглашения между Францией и Россией, он отныне не упускал ни одного случая если не открыто создавать затруднения русскому правительству, то хотя, бы вовлекать его в сложные дела, способные поглотить все его внимание и на некоторое время лишить его возможности играть какую бы то ни было роль на Западе. В этом отношении обстоятельства на Балканском полуострове сложились как нельзя более благоприятно для него.
Восстание в Боснии и Герцеговине (1875). Хатти-хумаюн 1856 года[241] остался в Турции мертвой буквой. Предпринятые Али-пашой реформы в сущности не внесли никаких перемен в положение подвластных султану христиан, однако герцеговинское восстание 1862 года, критское восстание 1866 года свидетельствовали, что христиане едва ли станут еще долго выносить страшный турецкий режим. Пример независимости, которой пользовались их братья в Сербии и Греции, делал для них мусульманское господство еще более ненавистным. Особенно невыносимо было положение боснийцев и герцеговинцев, чистокровных сербов: непосредственное соседство Сербии делало более ощутительным неравенство в положении различных членов сербской семьи. Свободный гражданин на правом берегу Дрины, серб на левом ее берегу становился бесправным человеком, райей, лишенным уверенности в завтрашнем дне и подвергавшимся произвольному обложению повинностями, притеснениям бея, вымогательствам паши; здесь он был неверным, «псом», для которого не существует защиты закона. Надежду на освобождение он всегда возлагал на царя.
Поражения в Крыму на время ослабили престиж России. Но, как всегда у энергичных народов, и у русских поражение вызвало усиление патриотической деятельности. В 1857 году вновь образовалось прежнее братство Кирилла и Мефодия[242], некогда распущенное Николаем I и ставившее себе целью улучшение участи восточных христиан и их освобождение. Оно расходовало большую часть своих средств в Болгарии, Черногории, Боснии, Герцеговине. Его агенты собирали деньги на церкви, на книги для школ. Находясь в постоянных сношениях с консульскими учреждениями, оно не преминуло сообщить своим клиентам об успехе России на Лондонской конференции и о пересмотре Парижского договора. Наконец» когда в 1870 году благодаря содействию русского посла в Константинополе Игнатьева болгары добились церковной автономии и нрава избирать себе экзарха, этот успех явился в глазах всех притесняемых свидетельством того, что царь вернул себе всю свою мощь, а вместе с этим проснулись и давние надежды. К концу 1874 года действия русских агентов сделались тем более энергичными, что Австрия, заключая торговые договоры с Сербией и Румынией без предварительной, обязательной по закону ратификации их Высокой Портой по видимому, прокладывала путь для новой политики и старалась приобрести дружбу юных балканских государств в ущерб русскому влиянию.
9 июля 1875 года заптии подверглись нападению в округе Невесинье (в Герцеговине), где турецкие сборщики пытались вторично взыскать налоги, уплаченные всего за несколько дней перед тем. Восстание одновременно вспыхнуло повсюду. 29 июля восставшие обнародовали воззвание: «Кто сам не испытал турецкого варварства, кто не был свидетелем страданий и пыток христианского населения, тот не может составить себе даже приблизительного представления о том, что такое райя, эта немая тварь, поставленная ниже всякого животного, это существо, имеющее человеческий облик, но рожденное для вечного рабства… Каждая пядь земли орошена кровью и слезами наших предков… Ныне райя решила биться за свободу или умереть до последнего человека». Восставшие провозгласили объединение с Сербией. У турок в обеих областях было менее 1800 человек; учтя это обстоятельство, восставшие к 2 августа уже подвергли осаде ряд крепостей. Черногория и Сербия были охвачены тревогой. В Крагуеваце скупщина говорила «о благородном отклике, которым встречены были вопли отчаяния герцеговинцев, и о жертвах, которые Сербия готова принести для обеспечения прочного благополучия своих братьев».
Вмешательство держав. В Вене и Будапеште испугались всеобщего восстания, которое могло бы привести к восстановлению Великой Сербии, а эта последняя не замедлила бы оказать притягательное действие на многочисленные сербские элементы Австро-Венгерской империи. Отсюда желание как можно скорее покончить с конфликтом. В результате Австрия взяла на себя инициативу предложить султану и восставшим посредничество трех императорских дворов. 18 августа 1875 года державы предложили, чтобы их консулы, войдя в сношения с восставшими, были уполномочены передать комиссару султана требования христиан. Предложение было принято, и в конце сентября восставшие представили следующие требования:
— Полная свобода совести христианам; допущение их к даче свидетельских показаний в суде наравне с мусульманами.
— Организация туземной жандармерии.
— Точное установление всех видов налогов и их раскладки, причем налоги впредь не могут быть произвольно повышены.
Едва только эти предложения, принятие которых Порте рекомендовали все три державы, были ей переданы, как султан обнародовал 20 октября ираде, возвещавшее начало подготовки реформы, общей для всего турецкого государства. Речь шла уже, не об отдельных мероприятиях, а о всеобщем преобразовании, которое должно было обеспечить всем христианам, без различия национальности, не только право избрания сборщиков и контролеров по части налогов, но даже постоянное представительство в Константинополе делегатов, уполномоченных защищать их интересы перед Высокой Пор-той. Эта наглая комедия, которой рассчитывали отвлечь и обмануть Европу, была в значительной мере внушена английским правительством и его главой Дизраэли. 12 декабря был издан фирман, провозглашавший возвещенные реформы. Но никто не был расположен дольше поддаваться этому обману. Русский Правительственный вестник заявил 3 ноября, что кабинеты ждут от султана «осязательных доказательств твердого его решения выполнить данные им обязательства». Австро-венгерское министерство Андраши поспешило составить ноту, к которой немедленно
