начал готовиться к отъезду: это было повторение маневра Меншикова в 1853 году. Но на этот раз Турция осталась в одиночестве; ввиду резкого ультиматума, не оставлявшего места ни для каких хитростей и попыток затянуть дело, она пошла на уступки.

Политика царя. До этого момента в поведении России наблюдалась какая-то двойственность. В то время как царь и его канцлер совместно с австрийским и германским правительствами изыскивали средства к восстановлению и упрочению мира, из России в Сербию, Черногорию и в восставшие области посылались люди, оружие, амуниция; было переслано более двадцати миллионов деньгами. Но вся эта помощь воюющим исходила от частных лиц, славянофильских кружков [244], общественных подписок, являлась результатом национального порыва. В начале событий и царь и его канцлер искренно желали избежать войны: они сознавали, что финансы и армия, находившиеся в самом разгаре преобразований, совершенно не были подготовлены к войне, не знали, как будет вести себя в случае конфликта Австрия, а враждебное отношение Англии было вне всякого сомнения. Но неудача всех попыток достичь, примирения, упорство Турции, ни во что не ставившей угрозы дипломатов и нагло издевавшейся над Европой, — все это незаметно привело царя к мысли, что иначе, как силой, ничего не добиться и что пришло время, когда дипломаты должны уступить место военным. С другой стороны, рассказы о происходивших в Болгарии зверствах волновали общественное мнение, которое переживало поражения сербов, как свои национальные поражения, возмущалось медлительностью дипломатов и едва не силой требовало войны.

Царь не сразу пошел так далеко, как этого желал народ. Сначала он пытался действовать в согласии с великими державами: 1 октября он предложил Лондону и Вене морскую демонстрацию английского флота, занятие Боснии Австрией, а Болгарии — Россией. Неуспех этой попытки и серьезная опасность, угрожавшая Сербии, заставили его решиться действовать единолично и вручить Турции ультиматум от 31 октября. Как, только Турция согласилась на перемирие, царь во время беседы в Ливадии с лордом Лофтусом предложил созвать конференцию в Константинополе; ее задачей было бы определить, какой режим следует установить в Болгарии, Боснии и Герцеговине и каких гарантий надлежит требовать от султана. Но вместе с тем царь заявил, что его терпение истощилось, что он больше не позволит водить себя за нос и что это последняя попытка мирного воздействия в которой он намерен принять участие. «Если Европа готова сносить беспрерывные оскорбления со стороны Порты, — , та Россия на это не согласна. Подобный образ действий не соответствовал бы ни ее чести, ни ее интересам. Он не хотел бы отколоться от европейского концерта; но настоящее положение дел кажется ему невыносимым и не может продолжаться, и если Европа не расположена действовать решительно и настойчиво, то он вынужден будет действовать единолично».

Ничто не могло уже остановить Александра II. После угрожающей речи Дизраэли, произнесенной 10 ноября на банкете лорд-мэра, царь 11 ноября торжественно повторил свои ливадийские заявления. Через два дня он отдал приказ о мобилизации шести армейских корпусов. В Бухаресте домогались договора, разрешающего проход русских войск, через румынскую территорию (28 ноября). Одновременно с этим Германии сделан был запрос о том, можно ли рассчитывать на ее нейтралитет, если бы война с Турцией повлекла за собой войну с Австрией. А так как ответ, сильно запоздавший, был мало утешителен, то Россия вступила в непосредственные переговоры с Австрией. Отсюда возникло секретное соглашение от 16 января 1877 года, в силу которого Австрия в награду за сбой нейтралитет получила право при заключении мира занять Боснию и Герцеговину[245].

Константинопольская конференция (декабрь 1876 г.). Однако одновременно с подготовкой похода, одновременно с сосредоточением военных сил в Бессарабии царь искренно и честно стремился обеспечить успех последней попытки к примирению. Он принял выработанную Англией программу конференции, которая должна была собраться в Константинополе в первых числах декабря. Послы великих держав решили, что допустят турецких комиссаров лишь после того, как сообща установят предложения, которые должны быть сделаны на конференции от имени этих держав. 23 декабря происходило открытие заседаний конференции, уже в полном составе. В тот момент, когда представитель Франции де Шодорди передал турецким представителям текст постановлений конференции и когда должно было начаться их обсуждение, вдруг раздались орудийные выстрелы. Савфет-паша торжественно поднялся с места. «Эти салюты, — заявил он, — возвещают обнародование конституции, которую султан жалует империи. Это событие изменяет форму правления, просуществовавшую шестьсот лет, и открывает новую эру благоденствия для оттоманских народов».

Это был последний и самый смелый акт той наглой комедии, которой Мидхат-паша уже более года дурачил Европу. Европа предлагала несколько реформ — ей отвечали переворотом, который заменял самодержавие султана конституционным режимом, скопированным с парламентских порядков наиболее либеральных государств. Конституция провозглашала прежде всего неделимость империи; устанавливала палату депутатов, избираемую закрытой подачей голосов и контролирующую все действия правительства, сенат, назначаемый султаном, ответственность министров, генеральные и муниципальные советы, свободу печати и преподавания, свободу союзов, несменяемость судей, равенство всех перед законом, допущение всех, без различия исповеданий, к общественным должностям, равномерное распределение налогов. Конфискация имущества, барщина, пытка отменялись навсегда.

Если бы послы упорно настаивали па предложенной ими программе, они, быть может, выиграли бы дело. Вместо этого они вступили в переговоры, причем турки все время ссылались на новую конституцию. Послы сделали уступки, свели потребованные у Порты гарантии на-нет и таким образом внушили султану вполне правильное представление, что согласие европейских держав между собою — лишь кажущееся и что ни одна из них, за исключением России, не решится перейти от слов к делу. Поэтому султан и ответил контрпредложениями, о которых сам лорд Сольсбёри говорил, что они не соответствуют «ни уважению, на которое державы имеют право, ни правильно понимаемому достоинству самой Порты». В довершение комедии турецкое правительство созвало Большой национальный совет из 240 чиновников, в повиновении которых оно могло быть уверено. Они с важным видом единогласно отвергли предложения Европы; не мог же после этого султан итти против свободно выраженной воли своего народа! 20 января 1877 года конференция разошлась, и турки с невозмутимым спокойствием и не без иронии присутствовали при отъезде всех послов — акте, в котором дипломатия усматривает крайнее средство устрашения.

Впрочем, чтобы окончательно разъединить державы, часть которых готова была удовлетвориться ничтожнейшими уступками, султан, действуя очень ловко, решил продолжать переговоры с Сербией и Черногорией и, проявляя по отношению к побежденной Сербии чрезвычайную умеренность, 1 марта просто-напросто заключил с ней мир. С победительницей-Черногорией соглашение было невозможно. Между тем Англия уже заявляла, что не может долгое время оставаться без представителя в Константинополе, а Франция, еще не совсем оправившаяся от поражений 1870–1871 годов, заявила в ответ на циркулярное предложение Горчакова, что пе намерена прибегать к принуждению. Относительно Германии уже за несколько месяцев до того стало известно, что для нее весь восточный вопрос «не стоит костей одного померанского гренадера». «В миссию Германской империи не входит предоставлять своих подданных другим державам и жертвовать их кровью и имуществом ради осуществления желаний наших соседей»[246]. Зато Германия толкала Россию к войне, действуя через своего посла и военного атташе, а также путем мотивированных оптимистических отзывов, сообщение которых добровольно брал на себя германский главный штаб.

Лондонский протокол (март 1877 г.). Время года и недостаток железных дорог затрудняли и замедляли сосредоточение армии в Бессарабии: раньше весны невозможно было подготовиться к войне. Вот почему Россия — на этот раз просто чтобы выиграть время — еще раз взяла на себя инициативу переговоров, завершившихся Лондонским протоколом (31 марта 1877 г.). Принимая к сведению обещания реформ, данные султаном, державы обязывались следить за их выполнением и оставляли за собой свободу действий в случае, если Турция еще раз не сдержит слова. Кроме того, державы предлагали ей разоружиться. Но, с одной стороны, лорд Дерби заявлял, что Англия откажется признать протокол, если в свою очередь не разоружится и Россия; с другой стороны, русский посол в Лондоне граф Шувалов ставил разоружение России в зависимость от подписания мира с Черногорией. 11 апреля турецкий парламент вотировал продолжение войны; затем он отверг протокол: «Императорское правительство не признает себя виновным в нарушении требований справедливости и цивилизации, которое могло бы дать повод поставить его в столь унизительное и беспримерное положение». Турки шли навстречу войне с легким сердцем: образ действий Англии вселял в них уверенность в том, что снова повторятся дни

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату