третью фазу, в течение которой она прилагала большие усилия к тому, чтобы сочетать воедино различные и в известном смысле противоположные политические направления, которым она следовала во время первых двух периодов; она старалась не потерять плодов тех жертв, какие она принесла в течение второго периода, и сохранить свое международное положение, но она отказалась от замыслов колониальной экспансии, реорганизовала свои финансы и старалась жить в мире со всеми своими соседями.
Из вопросов, которые ей оставалось разрешить, наибольшее значение имели вопрос финансовый и вопрос нравственного перевоспитания народа. Дефицит исчез из бюджетов, но это равновесие еще было непрочно. В предшествующую эпоху оно нарушалось вследствие трех причин: военных расходов, впоследствии сведенных к нормальным размерам; издержек по сооружению железных дорог, также сократившихся; наконец, умножения государственных должностей, которые правительство в дальнейшем старалось сократить и упростить. Вопрос перевоспитания народа потребует для своего разрешения более продолжительного срока и большей чуткости. Вопрос этот существует в Италии с тех пор, как он был поставлен д'Азелио в такой формулировке: «Теперь, когда создана Италия, нам остается создать итальянцев». Политический индифферентизм с одной стороны, склонность замыкаться в узком кругу местных интересов с другой — вот те два недуга, которые парализовали социальный организм Италии; они лишали правительство той поддержки, какую юно могло бы иметь в общественном мнении, и обязывали его иной раз жертвовать общественным благом ради частных интересов; чтобы справиться со всем этим, ему приходилось рассчитывать только на распространение образования и на действие времени.
Вопросы внешней политики сводились к трем пунктам: вопрос римский, вопрос о Средиземном море и вопрос ирредентистский. Первый вопрос, по видимому, едва ли мог быть разрешен путем соглашения: ведь папа не желал отказаться от своих притязаний на светскую власть, а Италия не могла лишить себя ни единого клочка своей территории. Время уже отняло у этого вопроса некоторую долю остроты и, вероятно, в дальнейшем еще более ослабит ее. То же самое можно сказать и относительно вопроса о Средиземном море. Италия, поднявшая этот вопрос в момент Тунисского дела, по видимому, «тала гораздо меньше интересоваться им с тех пор, как она отказалась от территориальных приобретений в Абиссинии и была успокоена насчет намерений Франции. Ее внимание в гораздо большей мере было к концу XIX века обращено иа восточную границу, и в тот день, когда общественное мнение Италии сочло распад австро- венгерской монархии неизбежным, оно потребовало расширения пределов в этом направлении.
ГЛАВА IX. ИСПАНИЯ И ПОРТУГАЛИЯ
1870–1900
Амедей Савойский. Когда Амедей Савойский, избранник собрания, состоявшего из 191 депутата, 2 января 1871 года вступил в Испанию, можно было, даже не будучи великим пророком, предсказать ему недолгое царствование. Против Амедея были республиканцы и карлисты; прежние консерваторы были альфонсистами, унионисты желали воцарения герцога Монпансье, некоторые прогрессисты стояли за Эспартеро. Амедей был исполнен благих намерений, молод и отважен, но он не знал ни истории, ни языка, ни учреждений, ни нравов, ни партий, ни людей Испании. Он обладал лишь заурядным умом и имел неосторожность в первый же день объявить, что не станет навязывать себя силой. Амедей старался привлечь к себе народ мужеством и простотой; аристократия, которая терпеть его не могла как сына Виктора-Эммануила, презирала его за буржуазные замашки, средний класс был скорее удивлен, чем увлечен этой простотой, а народные массы совсем не понимали монархии беа пышности и показного величия. Амедей вручил власть Сер-рано и созвал кортесы на 3 апреля. До их созыва он декретировал некоторые административные реформы, но у него нехватило мужества коснуться цивильного листа; он старался привлечь на свою сторону армию и флот, однако некоторые офицеры отказались присягнуть ему.
Республиканцам удалось придать выборам характер плебисцита; испуганное правительство прибегло к такому давлению па избирателей, которое показалось неслыханным даже в Испании, но, несмотря на все усилия властей, в кортесы проникло довольно значительное антидинастическое меньшинство. Собрание потеряло 40 дней на обсуждение выборов, 17 дней — на обсуждение предложения о пересмотре конституции, 24 дня — на обсуждение адреса. Затем поспешили привести в равновесие бюджет посредством займа в 375 миллионов, и в тот самый момент, когда в руках правительства должны были оказаться денежные средства, министерский кризис разрушил согласие, существовавшее до этих пор между различными фракциями либеральной партии. Королю хотелось удержать Серрано, но ему пришлось согласиться на прогрессистский кабинет под председательством Зорильи (25 июля 1871 г.).
Оппозиция всех направлений яростно атаковала кабинет, и он пал в октябре, при самом возобновлении сессии кортесов; на смену ему явилось деловое министерство во главе с Малькампо. 21 декабря пал в свою очередь и Малькампо; его заменил Сагаста. Прогрессистская партия окончательно разделилась на два лагеря. Сагаста нашел в себе мужество объявить раскол, происшедший в партии, неизбежным и потребовал точного соблюдения конституции 1869 года. Друзья Зорильи, финансовую политику которых он порицал, ответили ему ожесточенными нападками. Во время одного из тех блистательных заседаний, которые представляют собой торжество красноречия и в то же время смертоносны для здравой политики, Зорилья в величайшей тревоге воскликнул: «Да спасет бог страну! Да спасет бог династию!» Риверо и Мартос предсказывали Сагасте, что он убьет испанскую свободу. Республиканцы вопили, что династия бросила вызов стране. Кар листы предложили не платить налогов. Сагаста объявил роспуск кортесов (24 января 1872 г.).
Новые выборы дали Сагасте значительное большинство, но этим большинством он был обязан административному давлению и страху, вызванному почти поголовным восстанием баскских областей во имя дон-Карлоса. Король решил, что пришло время проявить энергию. Он повторил, что не станет силой удерживать власть, но прибавил, что не даст сломить себя насилием, вопреки воле народа; рн заявил, что против карлистов будет вестись настоящая война и что в случае если существующие законы окажутся недостаточными для обеспечения порядка, он потребует их изменения.
Амедей был прав, но кортесы и не думали предоставить Сагасте чрезвычайные полномочия, которых тот требовал. Выло доказано, что Сагаста взял 500 000 песет из кассы колоний и истратил их на покрытие издержек по избирательной кампании. Он пал 22 мая и замещен был Серрано, стоявшим в то время во главе северной армии. Как раз в этот момент
Серрано заключил с кар листами соглашение в Аморевьете, явившееся в глазах всех либералов изменой. Едва образовавшись, кабинет Серрано должен был подать в отставку, а Зорилья, не будучи в состоянии управлять при наличии консервативных кортесов, объявил парламент распущенным (28 июня).
Зорилья долго колебался, прежде чем принять власть, и принял ее с твердой решимостью все сделать для того, чтобы снова дать Испании правительство. Он не потребовал никаких исключительных мер и поставил себе задачей упорядочение финансов и вопроса о рабстве в колониях. Но Зорилья мог управлять лишь при содействии республиканцев, а республиканцы уже не хотели Амедея. 18 июля король и королева едва не были убиты в самом центре Мадрида. Король предпринял путешествие в северные провинции. Он был принят довольно хорошо, и был бы принят еще лучше, если бы не шокировал свойственную испанцам чопорность некоторыми странностями, «не совсем приличествующими тому, кто стоит во главе такой нации, как испанская» (Пи-и-Маргаль). Главным его промахом было то, что он обещал совершенно невозможную вещь — отмену рекрутского набора.
Выборы дали 200 голосов зорильистам и только 80 голосов всем объединенным группам оппозиции, но правительство скоро утратило все выгоды своего положения, потребовав призыва 40 000 рекрутов и представив проект обременительного договора с Парижским банком, который считался в Мадриде мало дружественным испанским интересам.
Мятеж в Мадриде, военный бунт в Ферроле, расследование о незаконном расходовании казенных средств, в котором упрекали Сагасту, — все это еще усугубило затруднения министерства. Тем не менее
