Катастрофа

в ста шагах от дома.

— Антонина Степановна, какими судьбами?

— Дело есть. Позволь нам с Василием Григорьевичем взойти к тебе…

— Милости прошу всех!

— Всех не надо, натопчут. Нам вдвоем способней!

Оставив почетный эскорт дожидаться у крыльца, они вдвоем поднялись к Бунину. Посидели, помолчали.

— Может, чаю попьете?

— Сделайте ваше одолжение, увольте великодушие?! — пробасил двухметровый Василий Григорьевич. — Мы чай уже кушали.

— Рюмку водки?

— Покорнейше благодарим, не за тем пришли.

И опять умолкли.

— Знать, дело есть? — решил Бунин нарушить крепкое молчание.

— Не без того. Просим вас, Иван Лексеич, откушать нашего хлеба-соли. Вот закрутили мы наших детишек. Вот у Антонины известный вам сыночек Иван Петрович…

Антонина Степановна согласно кивнула головой.

…И наша дочка Наталья Васильевна. Значит, теперича будем жить меж собой как должно, по- родственному. Как я есть кузнец… Просим на свадьбу. Красному гостю — красное место!

…Гости уходили, низко кланялись, внизу почетный караул скромно лузгал семечки, а Антонина Степановна хотела было руку Бунина поцеловать:

— Благодарим покорно, что не побрезговали!

Бунин проводил гостей до ворот.

На следующий день супруги Бунины отправились на Большой Фонтан. Хорошо, что сосед подвез на таратайке.

С приходом Бунина шумевшая было свадьба поначалу притихла. Стеснялись его гости, смущались молодые. Невесте было лет восемнадцать, столько же — жениху, высоченному румянолицему красавцу с темной шевелюрой, с ямочками на щеках, возникавшими каждый раз, как юноша улыбался. Он нечаянно зацепил тарелку, разлетевшуюся осколками.

— Не дорого пито, да дорого бито, — улыбнулся Бунин.

— Это к деньгам, конечно, — обрадовался Василий Григорьевич.

— Давняя примета, — поддержала Антонина Степановна.

Постепенно обстановка стала теплей. Бунин отпускал шуточки вполне в народном духе, был весел и остроумен. Старики и старушки, без которых на Руси ни одна свадьба не обходится, уже ласково называли его Лексеичем.

Пили здоровье молодых, родителей, крестных, родственников, свояков.

Пригубив вина, то и дело кто-нибудь задорно вскрикивал:

— Горько! Горько! Подсластить надоть!

Поначалу молодые пунцово краснели, заливались краской, едва прикасались губами друг к другу.

Но постепенно освоились и этот непременный ритуал пришелся им явно по вкусу.

— А как девку приворотить, кто знает? — вдруг спросил Бунин.

— Смолоду помнила заговоры, а нынче голова дырявая стала, все позабыла, — сказала Дарья Семеновна, бабка невесты. — А ты неужто владеешь секретом?

— Владею! — таинственным шепотом проговорил Бунин.

Все сразу стихли, наклонились к рассказчику. Только шальная муха билась в окно.

— Надо жарко протопить березовыми дровами баню и войти на верхний полок. Когда взопреешь, возьми чистый платок носовой, утри пот и выжми на загодя приготовленный пряник. Когда станешь пот стирать, тогда трижды произнеси заговор:

«На море на окиане, на острове Буяне стояло дерево. На том дереве сидели семьдесят, как одна птица. Эти птицы щипали ветви, ветви бросали на землю. Эти ветви подбирали бесы и приносили к Сатане Сатановичу. Уж ты худ, бес! Кланяюсь я тебе и поклоняюсь— сослужи мне службу и сделай дружбу: зажги сердце (имярек) по мне (имярек) и зажги все печенья и легкое, и все суставы по мне (имярек), буди мое слово крепко, крепче трех булатов навеки!»

— И вот после такого заговора надо пряник съесть, — закончил Бунин.

За столом стали обсуждать действенность заговоров, заклинаний, приговоров. Приводили в пример многочисленные случаи: «А вот у нас однажды было…»

Мнения сошлись на том, что правильно и к месту произнесенные, они обладают несомненным действием.

— А может, Лексеич, ты и песни свадебные знаешь? — спросил Василий Григорьевич.

— Песен Иван Алексеевич знает множество — игровых, обрядных, вечериночных, невесте, — за мужа ответила Вера Николаевна.

— А жениху? — поинтересовался неказистый гармонист с изуродованным ухом, похожим на пельменину.

— Знаю! — задорно ответил Бунин.

Все стали приставать:

— Всем миром кланяемся! Жениха ради! Уважения обчеству!

Вдруг Бунин поднялся, подхватился, сделал ухарское движение всем телом так, что у присутствующих сладко стало в груди.

А гармонист в лад поддержал:

Что сказали, не грозен жених,
Что сказали, не страшен,
Он грозен, грозен, немилостив,
Что гроза его великая,
Красота его неизреченная.

Начал он негромко, речитативно, тенористо, постепенно забирая еще выше и выше:

Он ходил, гулял по улице;
Заходил он ко тестю во двор,
Что ко теще на новы сени,
Со новых сеней во горницу,
Во горницу за занавесу
Души красной девицы,
Ко княгине первобрачной,
Ко невесте нареченной.

Серьезно, словно делая важнейшее дело, на самых низких нотах поддержал Василий Григорьевич.

И тут же, враз вступили бабы, взвизгивая, сбивая с лада:

Брал ее за праву, за руку,
Поломал у ей злачен перстень,
С дорогой модной ставочкой.