– Я понимаю, сэр, не беспокойтесь. И можете не сомневаться: если Джейсон Борн заявится в отель, живым ему отсюда не выбраться.
– Думаю, заявится. Непременно заявится, – сказал Старик. – Все к этому идет.
Двое чеченцев из группы Арсена Хасанова ждали возле фургона Энергетической компании Рейкьявика. Из-за угла выехала карета «Скорой помощи», вызванная в отель «Оскьюлид». Фургон чеченцев стоял поперек дороги, вокруг были расставлены ярко-оранжевые пластиковые конусы, а сами они делали вид, что работают не покладая рук. «Скорая помощь» резко затормозила и остановилась.
– Что вы тут делаете? – крикнул ее водитель. – Пропустите немедленно, у нас – срочный вызов!
– Да пошел ты, засранец! – огрызнулся по-исландски один из чеченцев.
– Что ты сказал? – Взбешенный водитель вылез из машины.
– Не видишь, что ли, у нас тут важная работа! Если торопишься, езжай другой дорогой, мать твою!
Видя, что ситуация может принять весьма неприятный оборот, из «Скорой помощи» выбрался один из врачей, и в ту же секунду из задней двери фургона с логотипом Энергетической компании выскочили Арсенов и Зина, вооруженные автоматами, и запихнули оторопевших врача и водителя в свой мини- грузовик.
В похищенной машине «Скорой помощи» Арсенов, Зина и еще один член их группы подъехали к грузовому въезду в отель «Оскьюлид». Еще один сел за руль фургона якобы Энергетической компании и отправился, чтобы привезти Спалко и остальных членов группы. Они были одеты в униформу государственных служащих и имели удостоверения сотрудников министерства здравоохранения, которые с большим трудом удалось достать Спалко.
Когда их остановила охрана, Арсенов принялся отвечать на вопросы по-исландски, но, поскольку американские и арабские охранники не говорили на этом языке, чеченец перешел на ломаный английский. Со слов Арсенова следовало, что их прислали сюда проверить кухню отеля на предмет вируса гепатита-А, который продолжает распространяться по городу. Ведь никто же, и в первую очередь сотрудники служб безопасности, не хочет, чтобы многоуважаемых участников саммита поразила ужасная инфекция? После необходимой проверки их пропустили внутрь и отвели на кухню. Что же касается Спалко и Зины, то их путь лежал совсем в другом направлении.
Борн и Хан все еще изучали многочисленные подсистемы отеля «Оскьюлид», когда пилот объявил о том, что самолет производит посадку в аэропорту Кефлавик. Хан сидел, держа на коленях лэптоп, а Борн в течение почти всего полета ходил взад и вперед по проходу между рядами кресел. Его тело и так болело не переставая, а продавленное сиденье кресла еще больше усугубляло эту боль. Однако делать было нечего, и он пусть и с огромной неохотой, но все же опустился в кресло. Борн пытался разобраться в новых чувствах, которые стали обуревать его после того, как он нашел своего сына. Они оба ощущали неловкость, разговаривая друг с другом, и Борн отчеливо понимал, что, прояви он хоть сколько-то сильное чувство, Хан буквально шарахнется от него в сторону.
Путь к взаимному примирению был необыкновенно труден для обоих, но при этом Борн подозревал, что для Хана это было гораздо труднее, чем для него самого. Сыну от отца всегда нужно намного больше, нежели отцу от сына. Отцу, который по определению любит свое чадо беззаветно и безусловно, не требуя ничего взамен.
Борн не мог не признаться себе в том, что он боится Хана, и не только из-за того, что он практически превратил его в развалину, но также из-за его отчаянной храбрости, ума и изобретательности. То, как Хан сумел выбраться из запертой и наполненной газом комнаты, вообще являлось подлинным чудом.
Но было что-то еще – некий блок, возникший на пути к их взаимному сближению и, в принципе, возможному примирению, который сводил все их обоюдные миротворческие усилия на нет. Для того чтобы полностью принять Борна в душу, Хану было необходимо перечеркнуть всю свою прежнюю жизнь.
В этом Борн не ошибался. С того самого момента, когда он сел на лавку рядом с Ханом в парке Старого города Александрии, Хан находился в состоянии войны с самим собой. И это продолжалось до сих пор, только теперь эта война превратилась из «холодной» в «горячую». Глядя назад, словно смотря в зеркало заднего вида, Хан вспоминал ситуации, в которых он, играючи, мог бы убить Борна и не сделал этого. И лишь сейчас он в полной мере осознал, что сделать это ему не позволили не какие-то объективные причины, а некое чувство, живущее внутри его самого. Он просто не мог убить Борна, но вместе с тем – был не способен открыть ему свою душу. Хан вспомнил тот безумный порыв – наброситься на людей Спалко возле клиники в Будапеште. И он сделал бы это, если бы Борн не предупредил его о грозящей опасности. В тот момент ему удалось подавить в себе всепоглощающее желание расправиться со Спалко, но теперь он понял, что его поступки были продиктованы совсем иным чувством – тем самым, которое любой человек испытывает по отношению к другому члену своей семьи.
И все же, к собственному стыду, он был вынужден признать, что боится Борна – этого человека, полностью лишенного страха, но наделенного огромной силой, выносливостью и мощным интеллектом. Когда Хан находился рядом с Борном, ему казалось, что сам он уменьшается в размерах, а все, чего ему удалось добиться в жизни, представлялось мелочью и бессмысленной чепухой.
Крылатую машину тряхнуло, взвизгнула резина колес. Они приземлились, и, спеша освободить взлетно- посадочную полосу, самолет покатился на рулежную дорожку, а оттуда – в дальнюю часть аэропорта, где размещалась стоянка для частных воздушных судов. Хан встал с кресла раньше, чем самолет успел остановиться.
– Пойдем, – сказал он, – Спалко и так опережает нас не менее чем на три часа.
Однако Борн тоже успел подняться и теперь стоял напротив Хана, преградив тому дорогу к выходу.
– Мы не знаем, что ждет нас снаружи, поэтому я пойду первым, – сказал он.
Злость Хана, которая и без того постоянно бурлила внутри его, тут же вырвалась на поверхность:
– Я уже предупреждал тебя: не вздумай указывать, что мне делать! Я живу своим умом и сам принимаю решения! Так было, так есть и так будет – всегда!
– Ты прав, и я не пытаюсь превратиться в твоего начальника, – проговорил Борн, зажав собственные эмоции в кулак. Этот незнакомец оказался его сыном. И так сложилось, что теперь любое слово, любой поступок Борна вызывает у Хана обостренную реакцию. – Но учти и тот факт, что до последнего времени ты действовал в одиночку.
– А кто в этом виноват? Не ты ли?
Борну было сложно проглотить это обвинение, но он сумел.
– Сейчас не время проклинать друг друга, – миролюбивым тоном проговорил он. – Ведь мы теперь работаем вместе.
– И поэтому ты решил стать моим боссом? – с горячностью парировал Хан. – С какой это стати? Ты полагаешь, что имеешь на это хоть какое-то право?
Самолет уже почти притормозил на парковочной стоянке, но Борн не замечал этого. Он видел лишь одно: насколько хрупким оказалось перемирие, установившееся между ними.
– Было бы глупо считать, что я имею хоть какие-то права в чем угодно, что касается тебя. – Борн посмотрел в иллюминатор на яркие фонари, освещавшие парковку для самолетов. – Я просто подумал, что если там, снаружи, возникнут какие-то проблемы… ну, может, засада или что-то еще… будет лучше, если выйду первым я, а не ты…
– Ты что, не слышал ни слова из того, что я тебе уже говорил? – Произнося эту тираду, Хан протиснулся мимо Борна, направляясь к выходу. – Я что, по-твоему, такая уж дешевка и ни на что не способен?
В этот момент в проходе появился пилот.
– Открой дверь, – резким тоном приказал ему Хан, – а сам оставайся на борту.
Пилот услужливо открыл выходной люк и опустил встроенный в него трап.
– Хан… – произнес Борн, сделав шаг вперед, но тут же остановился, встретившись с бешеным взглядом только что обретенного сына. Через многослойный иллюминтор он наблюдал за тем, как Хан спускается по трапу и идет навстречу чиновнику иммиграционной службы Исландии, показывает ему паспорт и что-то говорит, указывая на их самолет. Сразу же после этого исландец коротко кивнул и поставил в паспорт Хана какую-то печать.
Хан вернулся к самолету и, взойдя по трапу, вошел внутрь. После этого он вынул из кармана стальные наручники и надел один из «браслетов» на запястье Борна, а второй – на свое.
