– Надеюсь, что так, сэр. Он погиб в дорожно-транспортном происшествии на шоссе А1, к северо-западу от Парижа. Ехал на мотоцикле и врезался во встречный грузовик. Свидетель – офицер Кэ д’Орсей, женщина, которая лично наблюдала эту сцену.
– Господи, – выдохнул Директор, – значит, от него осталось лишь бензиновое пятно на асфальте! – Брови Старика сошлись в одну линию. – Это точно?
– До тех пор пока не проведена идентификация трупов, полной уверенности быть не может. Мы отправили французам образец ДНК Борна и копию его стоматологической карты, но, по словам официальных лиц Франции, имел место колоссальный взрыв, и они опасаются, что в последовавшем за ним пожаре могли не уцелеть даже кости погибших. В любом случае, чтобы разобраться на месте происшествия, им понадобится не менее двух дней. Французы обещали мне держать нас в курсе дела и передавать всю самую свежую информацию по мере ее поступления.
Директор кивнул.
– И вот еще что, – добавил Линдрос, – Жак Робиннэ не пострадал.
– Кто?
– Французский министр культуры, сэр. Он был другом Конклина и на протяжении некоторого времени являлся его главным контактным лицом в Париже. Мы опасались, что он может стать очередной мишенью Борна.
Мужчины сидели молча и совершенно неподвижно. О чем думал Директор? Может быть, об Алексе Конклине? Или – сопоставлял роли, которые играли в нынешней жизни такие чувства, как страсти и страх, дивясь прозорливости доктора Холла? В свое время он с головой погрузился в работу секретных служб, надеясь на то, что она облегчит груз тех самых страстей и страха, с которыми он явился на этот свет, но деятельность за кулисами обыденной жизни, в сумрачном мире разведки, принесла прямо противоположные результаты. Однако, несмотря на все это, он ни разу даже не задумывался том, чтобы бросить свою работу. Он не мыслил без нее своей жизни, все его существование определялось тем, что ему удалось сделать в том мире, который был невидим для постороннего взгляда.
– Сэр, извините меня за то, что лезу не в свои дела, но сейчас уже поздний час.
Директор вздохнул.
– Мартин, скажи мне хоть что-нибудь, чего я не знаю.
– По-моему, вам пора отправляться домой, к Мадлен, – мягко проговорил Линдрос.
Директор устало провел ладонью по лицу, внезапно ощутив, насколько сильно он вымотался.
– Мэдди – у своей сестры, в Финиксе. Мой дом нынче пуст.
– И все равно, нужно ехать домой.
Линдрос встал, собираясь уйти, но Директор остановил его взглядом.
– Выслушай меня, Мартин. Ты полагаешь, что с Борном покончено, но это не так.
– Я не совсем вас понимаю, сэр, – ответил Линдрос, надевая плащ.
– Возможно, Борн действительно мертв, но за последние часы своей жизни он сделал из нас мартышек.
– Простите, сэр?
– Он сделал из нас мартышек в глазах всех остальных. Это недопустимо. Мы все – под колпаком, и, начнись какая-либо проверка, нам станут задавать очень неприятные вопросы, на которые мы не сможем ответить, и последствия будут самыми удручающими. – В глазах Директора вспыхнул опасный огонек. – Для того чтобы спрятать эту историю в чулан и позабыть о ней, нам не хватает одного.
– И что же это, сэр?
– Нам нужен козел отпущения, Мартин, человек, к которому прилипнет все дерьмо, в результате чего мы с тобой будем пахнуть как розовые бутоны в мае. – Директор посмотрел на своего заместителя испытующим взглядом. – У тебя есть кто-нибудь на примете, Мартин? Можешь ли ты предложить кого- нибудь на эту роль?
Линдрос почувствовал, как в его животе образовался тугой холодный комок.
– Ну же, Мартин, говори! – подстегнул его Директор. – Я жду!
Однако Линдрос по-прежнему молчал. Он был просто не в состоянии разжать губы.
– Что ж, Мартин, в таком случае я скажу за тебя. Конечно же, такая кандидатура имеется, и ты прекрасно знаешь, кого я имею в виду.
– Это доставляет вам удовольствие, сэр?
Вопрос прозвучал косвенным обвинением, но Директор не только не обиделся, а, наоборот, испытал чувство гордости. Уже не в первый раз он убеждался в том, что его мальчики выросли порядочными людьми. Раз они не сдают своих коллег, то тем более не сдадут и его.
– Я говорю о детективе Гаррисе.
– Мы не имеем права поступать с ним подобным образом! – с усилием проговорил Линдрос. Он чувствовал, как в его груди кипит злость, словно пена, вырывающаяся из открытой банки с содовой.
– Мы? А при чем тут «мы», Мартин? Задание было поручено тебе, и я довел это до твоего сведения с самого начала. Так что расхлебывать последствия – тоже тебе.
– Но Гаррис ничем не провинился!
Брови Директора поползли на лоб.
– Лично я в этом сильно сомневаюсь, но, даже если ты прав, кого это волнует?
– Меня, сэр.
– Ну что ж, прекрасно, Мартин. В таком случае ответственность за фиаско в Старом городе и в тоннеле под площадью Вашингтона тебе придется взять на себя. Ты к этому готов?
Линдрос прикусил губу.
– Иного выбора у меня нет?
– Лично я его не вижу. А ты? Эта сука, Алонсо-Ортис, твердо решила вырезать из меня фунт плоти – тем или иным способом. И мне, черт побери, не все равно, кого принести в жертву – какого-то занюханного детектива из полиции штата Вирджиния или моего любимого заместителя! Допустим, ты решил сделать себе харакири, Мартин, но подумал ли ты о том, как это отразится на мне?
– Боже всемилостивый! – воскликнул Линдрос, будучи уже не в состоянии выносить все происходящее. – Каким образом вам удалось в течение стольких лет выживать в этом гадючнике?
– А с чего ты взял, что мне это удалось? – спросил Директор, поднимаясь и надевая пальто.
К монументальному, сложенному из дикого камня готическому зданию церкви Матиаса Борн прибыл без двадцати двенадцать. Следующие двадцать минут он осматривался и привыкал к территории. Небо было чистым, воздух – холодным и бодрящим. Но на горизонте клубились густые тучи, и порывы свежего ветра доносили до Борна запах близкого дождя. Случайные звуки и мимолетные ароматы то и дело будили в его поврежденной памяти обрывки каких-то старых воспоминаний. Борн не сомневался, что когда-то в прошлом уже бывал здесь, но, как ни старался, не мог вспомнить, когда именно и с какой целью. Уже в который раз в его сознании всплыли образы двоих дорогих ему людей, и душу вновь захлестнула боль от утраты – такая сильная, что на секунду ему показалось, будто она способна вернуть к жизни Алекса и Мо.
Непроизвольно застонав, Борн тем не менее вернулся к тому, зачем сюда приехал, продолжив самым внимательным образом осматривать окрестности, желая убедиться, что враг не наблюдает за ним из укрытия.
Когда часы пробили полночь, он подошел к огромному южному фасаду церкви, над которым возвышалась восьмидесятиметровая башня с горгульями – каменными рыльцами водосточных труб в готическом стиле. На нижней ступени крыльца стояла молодая женщина – высокая, стройная и удивительно красивая. На ее длинных рыжих волосах играли отблески уличных огней, а позади, над порталом главного входа, печально взирал высеченный из камня еще в XIV веке лик Девы Марии. Женщина попросила Борна назвать свое имя.
– Алекс Конклин, – представился он.
– Ваш паспорт, пожалуйста, – потребовала она строгим, словно у чиновника иммиграционной службы, тоном.
Борн протянул ей паспорт и наблюдал, как женщина внимательно изучает его, водя по страницам подушечкой большого пальца. У нее были интересные руки: сильные, хотя и тонкие, с длинными пальцами и
