Марина Ивановна… Петербург, Орбели, двадцать семь… Родственники, что ли?
– Нет, просто в одном доме живем. В соседних парадных.
– Забавно. Так… «оказывать содействие…» – ну, понятно. Допуска в погранзону почему нет?
– Так какая же тут погранзона? Мы в погранзону и не собирались вовсе.
– Что значит – какая? Два километра до границы – какая погранзона! Ну вы даете, студенты.
– Не может быть, – сказал я. – Мы час назад вышли из Кутиллы. Сто километров до границы – если по прямой… а по прямой никак, потому что озера…
– Это где у нас – Кутилла? – спросил старший младшего.
– По-моему, Тишкеозеро, – сказал тот. – Но не уверен.
– Нет, ребята, никак не могли вы выйти час назад из Кутиллы, – сказал старший. – Если Тишкеозеро… По этим лесам – неделю топать, а то и больше.
Мы с Маринкой переглянулись.
– А какое сегодня число? – спросила вдруг она.
– Шестнадцатое июля, – сказал старший.
– Не понимаю, – сказала она. – С утра было пятое…
– И с утра было шестнадцатое, и сейчас шестнадцатое, – сказал старший. – Вы, видимо, эти… потеряшки.
– Кто?
– Ну, которые память теряют на какое-то время. Хорошо, что вы еще себя помните – а то некоторые и имя-фамилию забывают, и родственников не узнают. Ну ладно, пойдемте на пикет, там разберемся.
– А что, такое часто случается? – спросил я.
– Как когда. В этом году уже четверо или пятеро было… или сколько, Серега? Не помнишь?
– Больше пяти, – сказал младший. – И, что характерно, все идут к финской границе. С чего бы это?
– Потому что тех, кто идет в другую сторону, ловит милиция при железке… Такое тут место у нас. Аномальная зона. Черт-те что может происходить. Мы уже привыкли. По-первости жутковато было…
– Это когда собаки с ума сошли?
– Ну, хотя бы. Или когда все намагнитилось… Вы, кстати, жрать хотите?
– Не знаю, – сказал я. – Скорее пить.
– Пить с собой уже ничего нет. А сейчас придем на пикет, там нам и компоту выпишут, и борща… Ну и вас оформим, дело такое… режимное.
– Понимаю, – сказал я. – Сам с погранцами служил.
– А где?
– В разведвзводе. – Я сделал вид, что именно так понял его вопрос.
– Десант?
– Нет, пехота.
– Ну, тогда пошли. Пехота…
Тропа скоро вывела нас к гравийной дороге, на обочине которой и стоял «пикет»: щитовой домик, навес с печкой и обеденным столом, брезентовая палатка, маленький вольерчик с двумя конурами. Лейтенант просмотрел наши документы, заставил нас написать объяснительные, покачивая головой, быстро заполнил какие-то бланки, буркнул: «Зона…» – и ушел в дом. Через несколько минут вернулся.
– Часа два придется подождать. Будет машина, отвезет вас на заставу, а оттуда уже – как получится. С вашим старшим связаться через что можно?
Я продиктовал телефон Артура. И, если тот не ответит, телефон деканата.
– Понял, – сказал лейтенант. – Идите пока поешьте. Сереж, накорми студентов!
Мы сели за стол. Давешний младший сержант выдал нам по миске и по ложке, поставил на стол хлебницу, прикрытую бязевой салфеткой (ну, разумеется, портянкой, только новенькой), снял с печи кастрюлю, обмотанную полотенцами. Приподнял крышку, принюхался… расплылся в улыбке.
– Хорош боржщчец! Ну, разливайте сами, сколько кому надо. В каком звании, пехота?
– Сержант запаса.
– Тогда правила знаешь.
– Дык-ть… Мариш, подставляй.
Борщ и вправду был хоть куда. Отнюдь не сплошное сало плавало в нем, а уваристая мясистая рулька; и картошечка была аккуратно порублена кубиками, и свекла, и морковка, а лук и капусту, похоже, предварительно потомили на сковородке (да, знаю, что не канонический это рецепт, не канонический, но зато вкусно). Только когда я наливал это лакомство Маринке, то обратил внимание, что у нее дрожат руки.
– Что-то не так? – спросил тихо.
– Не знаю, – так же тихо ответила она. – Не могу понять…
Это не было кодовой фразой из знаменитого и сто раз перечитанного романа («В августе сорок четвертого», если кто не въехал), но я вспомнил именно ее – и против своей воли, против объективной расслабляющей реальности – насторожился. Не подавая виду, естественно.
Налил себе, взял ломоть серого, посолил. Нацелился ложкой в борщ. Вот сейчас я подцеплю вкуснятину со дна…
Борщ в миске слегка подрагивал. И даже не слегка. Поверхность его покрывала рябь – круговая стоячая волна, – и в центре миски то и дело вздымался маленький заостренный пик. Я смотрел на это и понимал, что быть такого не может, но оно есть… а потом ступни тоже ощутили вибрацию. Я посмотрел на Маринкину миску – в ней борщ тоже отплясывал. А потом я увидел глаза Маринки – и в них ужас.
– Не предусмотрели, – сказал кто-то сзади.
– Она нас видит, – сказал другой.
И тут, как в Маринкином видении, которое она пересказывала Ирине Тойвовне, все окружающее смялось, как тонкий бумажный лист, и обнажились темно-зеленые пластиковые панели, круглые иллюминаторы, за которыми стремительно проносились верхушки деревьев, – и ровный рокот, который я до того просто отказывался слышать, ворвался в уши. Стол из деревянного стал пластмассовым, и пластмассовыми были тарелки и ложки…
Я оглянулся.
Лучше бы я этого не делал, конечно…
Вертолет сел рядом с большим ангаром из гофрированного металла. Маринке велели остаться, а меня, подталкивая в спину, повели ко входу. Оборачиваться не хотелось. Всю дорогу я отводил взгляд, но их жуткие морды все время попадались в поле зрения, то прямо, то в отражениях, и мерещились, даже когда я зажмуривался.
Сразу за дверью была крутая металлическая лестница вниз. Внизу было полутемно и, похоже, жарко. Я стал спускаться. Люк над головой закрылся, и я услышал звук засова.
– Кто здесь? – спросили снизу голосом Джора.
– Это я, Костя.
– Ч-черт… и ты тоже…
– И я тоже, брат.
– А Маринка?
Я спустился на пол. Глаза быстро привыкали к полумраку.
– И Маринка…
– Поня-атно…
Все наши были здесь – кто стоял, кто сидел. Джор подошел к Артуру и без размаха врезал ему в челюсть. Артур рухнул и остался лежать неподвижно.
18
– …ну, привезли нас сюда, не сразу в подвал, сначала наверху поставили рядком, и подходит такой… холеный, одни ботинки, думаю, тонн на пять баксов тянут, я уж про галстук помалкиваю… и говорит: так, мол, и так, признавайтесь – кто трогал щит? Ну и на щит этот показывает. На котором мы Маринку несли. Ну, мы руками разводим – типа все трогали, а что, нельзя было? А если острая необходимость? Хорошо, говорит – а кто первый его тронул? Тут Кобетова принялась права качать. Ну, ты знаешь, как она умеет… В общем, ей дали по морде. Без затей. Тогда Артур говорит: вы, мол, не тех поймали, потому что
