Да вот же она!..
Дверь выходила на решётчатую площадку без ограждения, с которой на землю вела узкая железная лестница, состоящая, похоже, из сплошной ржавчины. Кое-как, весь измазавшись и последнюю ступеньку всё-таки обвалив, Селиванов добрался до твёрдой земли. Отошёл на несколько шагов, оглянулся. Двухэтажный кубик со стеклянной стеной, по крыше – каркас для вывески, криво висят две буквы: «йот» и «у краткое». Что же тут могло быть?..
Ничего не придумав, он куда-то пошёл, правой рукой придерживая за пазухой слишком длинный, чтобы его удобно было постоянно носить при себе, нож.
Справа нашлась дорога, по которой время от времени проезжали машины, а по ту сторону дороги – густой лес с качелями. Слева стоял деревянный забор, а выше забора уходила в небо густая зелёная сеть. С некоторым удивлением Селиванов обнаружил, что тротуар под ногами тоже деревянный. Это было неожиданно и даже приятно.
Всё бы ничего, но он никак не мог вспомнить, кто он такой. Ведь Селиванов – это просто обозначение. А суть?
Определённо, что-то кончалось в его жизни и вот-вот должно было начаться что-то новое…
– Всё, Костя, тормози здесь, – сказала Вита, с трудом после бессонной и, мягко говоря, непростой ночи сдерживаясь. – Говорю же, нет въезда во двор, перегородили.
– Да ну, Эвита Максимовна, я же помню, он был!..
– Торрмози, – прошипела Вита, скрипнув зубами. – Я хочу домой, а не кататься по округе.
– Пожа-алуйста! – с ангельскими интонациями сказал Кеша.
– Ну вот… – расстроился Костя.
Он был прекрасный водитель, возил командующего КБФ, но в силу этого имел профессиональные протечки крыши: твёрдо знал, например, что начальственные жёны ногами не ходят. И что им нужно открывать двери и всё такое.
А Вита уже стояла на тротуаре, и он в принципе не мог успеть. У Кости каждый раз происходила павловская «сшибка», и он падал духом всё ниже и ниже. Все последние три дня он непрерывно падал духом.
– Пока, – махнула Вита рукой, и Кешка тоже замахал лапкой, сунув подмышку неразлучный горн: пока! Единственное, что примиряло Костю с действительностью, был этот пацанёнок.
Костя тронул машину. Проезжая мимо проклятого зелёного забора, он заметил долговязого и очень помятого – будто он спал в этом своём парусиновом костюме – мужика с портфелем. Почему-то на мужика было очень неприятно смотреть, Костя отвёл глаза и через секунду о нём забыл.
Между её домом и дощатым забором, огораживающим аварийный и подготовленный то ли к ремонту, то ли к полной разборке дом, был совсем узкий просвет – двое разойдутся с трудом. Если бы упрямый Костя высадил их у арки, они бы уже были дома. Но он якобы помнил, что был якобы въезд во двор…
Да господи, конечно, был. И есть. За угол и в переулок… Совсем память утратила, несчастная. Обидела парня. Ладно, завтра извинюсь…
– Ма, – Кеша дёрнул её за руку, но она и так почувствовала: что-то не то.
Стало темнее. Не совсем в физическом смысле, но и в физическом тоже.
Она резко обернулась всем телом. За ней – а теперь перед ней – стоял смутно знакомый мужчина, прижимая локтем портфель к боку, а пальцами ловя что-то под полой пиджака.
Портфель был дорогой, а пиджак очень дорогой, такие вещи она понимала, но и то, и другое – и ещё брюки и мокасины – казались вытащенными из контейнера с грязным бельём. И пахло от мужчины так же: затхлым грязным бельём. И ещё: она его узнала, хотя морда за год, что они не виделись, уменьшилась ровно вдвое – по ширине, естественно. Это был тот самый «комитетчик» док Селиванов – который замучил до смерти Кешину сестричку, или «Второго», у эрхшшаа всегда близнецы, и вот в результате Кеша один, он выжил чудом…
И Кеша – Вита это всем нутром ощутила – тоже его узнал. Узнал и оцепенел. Наверное, от этой вселенской наглости…
– Тут эта… – смутно сказал Селиванов и сделал шаг вперёд, выпячивая портфель – то ли предлагая Вите взять его, то ли портфелем прикрываясь. – Госпожа Гофман… Если будете столь любезны… – он произнёс «любэзны», и Виту передёрнуло от омерзения. – Мне ведь всего ничего… слово замолвить…
– Слушайте, Селиванов, – давясь ненавистью, сказала Вита, – если вам что-то надо – извольте…
И тогда он кинулся на неё – а вернее, через неё.
Кто знает, приблизься он до броска хотя бы ещё на полметра – да нет, на четверть, не больше – она не успела бы среагировать. Но он бросился, не утерпел – и она успела. Успела всё, что могла, – несильно, но точно вмазать ему пяткой в правое колено, он как раз опёрся на эту ногу, напружинил её для толчка, чтобы просто массой и скоростью смять мелкую негодную бабу… драться он не умел, но был костист, тяжёл и силён той природной силой, которая не нуждается в тренировках. А Витка… что ж, их учили когда-то рукопашному бою, контактёров, и они смеялись и шутили, но объяснено было здраво: конечно, вам не придётся врукопашную сходиться с пришельцами и брать на абордаж их корабли, но: умение правильно драться даст вам умение мыслить не только словами и образами, а ещё движениями и ситуациями, принимать верные решения практически мгновенно, со скоростью мышечной реакции, и никогда не терять голову, даже перед лицом очевидной смерти.
Вот и выпал шанс проверить…
Она услышала жуткий хруст, когда колено Селиванова прогнулось назад, и по идее он сейчас должен был бы отключиться от всего суетного – но Селиванов как будто бы ничего и не заметил, он смял-таки Виту своей помноженной на скорость тяжестью и уронил, она сумела уберечь голову и даже выставить локоть, направленный ему прямо в кадык, и опять это ничего не дало – как будто он уже был мёртвый и ничего не чувствовал. А потом оказалось, что в руке у него нож.
Первый удар, нацеленный то ли в лицо, то ли в шею, Витка отвела – можно сказать, чудом. И вообще:
