— Я не забыл, с какой снисходительностью и добротой вы вернули меня к жизни. Вы наложили на меня испытание. И когда, наклонясь над могилой матери, я молил ее о прощении, мне казалось, будто невидимый голос прозвучал во мне: «Иди, дитя мое, иди по пути Добра. До сих пор ты не управлял своей совестью и сердцем. Ты думал, что нашел любовь, но это был только лишь призрак ее. Встань и иди вперед по пути чести и справедливости». Я встал сильный, почти счастливый, и вернулся к вам, чтобы сказать: «Я ваш, располагайте мной!»
— И с этого дня, — перебила маркиза, — вы с честью исполняли взятое на себя обязательство.
— Но я хочу во всем сознаться. Мне кажется, что мною руководило то видение, о котором я вам говорил, я не знаю, на что я надеялся, я больше не видел ее, но мне казалось, что настанет день, когда она будет благодарить меня за то, что я стал благородным человеком, и если мне приходили в голову какие- нибудь дурные мысли, то я думал о ней, и все исчезало, как дурной сон.
— И вы снова увидели ее?
— Да, маркиза. Вот почему я и говорю теперь с вами. Я не хочу, чтобы на мне лежала хоть тень подозрения. Первое условие, назначенное вами, есть полная откровенность, я хочу выполнить его.
— И эта девушка?
— Она снова явилась мне, еще прекраснее и возвышеннее.
— Ее имя?
Марсиаль опустил голову.
— Это мадемуазель де Фаверей, ваша дочь.
Маркиза вздрогнула и побледнела.
— Моя дочь!
— О, ради Бога, не думайте, что я до такой степени злоупотребил вашим доверием, что дал волю чувству, наполняющему мое сердце. Я сумел заставить его молчать. Я никогда не осмеливался поднять взгляд на мадемуазель де Фаверей, и если я говорю вам это, то затем, чтобы вы знали все. Вам одной я признаюсь, что люблю вашу дочь той чистой любовью, которая возрождает человека. Но каково бы ни было ваше решение, я готов повиноваться ему. Теперь, маркиза, приказывайте. Если вы потребуете этого, я удалюсь и никогда ни одно мое слово не выдаст этой любви.
Маркиза, казалось, была в сильном волнении и молчала, закрыв лицо руками.
— А! Я вас понимаю! — воскликнул Марсиаль. — Моя дерзость оскорбляет вас, но из снисходительности вы медлите прогнать меня. Да, я понимаю!— Вы мне не доверяете. Но разве я не сделал всего, чтобы заслужить ваше доверие?
Молодой человек едва был в состоянии говорить от волнения.
— Выслушайте меня,— тихо сказала маркиза, — и постарайтесь понять. Я еще не могу дать вам ответа. Я не в состоянии, по причинам, которые вы не можете понять, дать вам позволение искать руки Люси. Не потому, что я не считаю вас достойным ее. Перенесенные вами испытания очистили вас от грязи прошлого. И я верю вам. Но в семействе, в которое вы хотите вступить, есть ужасные тайны, которые принадлежат не мне одной.
— О! Вы позволите мне надеяться?
— Я была бы счастлива назвать вас сыном. Но, — добавила она поспешно, останавливая восторженный порыв молодого человека, — я боюсь, что этот союз невозможен.
— Я вас не понимаю. Вы пугаете меня! Речь идет о всей моей жизни.
— Я уже часто говорила вам, что главное на свете — это терпение. Говорю вам, что я не могу вам ответить. Погодите несколько недель, может быть, дней, и тогда я скажу вам всю правду.
— Да, я буду ждать с надеждой в сердце, так как теперь, когда вы меня не оттолкнули, я чувствую себя сильным.
— Но, Марсиаль, дайте мне слово, что действительно вы не давали Люси ни малейшим намеком понять, что вы ее любите.
— Клянусь вам.
— Полагаете ли вы, что она вас любит?
— Мне не следует отвечать. Но, однако, иногда мне казалось, что неодолимая симпатия влечет нас друг к другу.
— Хорошо. А теперь, друг мой, оставьте меня одну. Мне надо подумать.
Марсиаль поклонился, и маркиза протянула ему руку, которую он почтительно поднес к губам.
Мария осталась одна.
— Увы! — прошептала она: — Жак, ты, которого я так любила, ты, в котором вся моя жизнь, вдохнови меня! Достоин ли этот человек моей дочери? И не будет ли преступлением разлучить их?
В эту минуту во дворе послышался шум подъехавшего экипажа.
Маркиза подошла к окну.
Это возвращались Люси и Полина.
Минуту спустя они уже были возле маркизы, которая не могла понять, почему, выехав верхом, они возвращались в экипаже.
Вскоре она узнала все подробности приключения, чуть было не стоившего жизни Полине де Соссэ.
— Неосторожная! — воскликнула маркиза, обнимая девушку: — Неужели ты всегда останешься такой?
— Всегда! — ответила Люси. — Она думает, что каждый раз будет являться какой-нибудь странствующий рыцарь, который спасет ее!
— Люси! — сказала Полина, краснея.
Маркиза поглядела на девушек.
— В самом деле вы мне говорили о спасителе, об отважном молодом человеке, который остановил лошадь с опасностью для жизни. Кто он?
Полина еще больше покраснела. Люси молчала.
— Дети мои, я не думаю, что вы не поблагодарили его, как он того заслуживал. Вы спросили его имя?
— Да!
— Что же вы не отвечаете? Разве я его знаю?
— Да, — сказала Люси.
— Он принадлежит к нашему кругу?
— Я думаю.
— Но к чему эти колебания? Мне кажется, я имею право знать.
— Говори, — сказала Полина, обращаясь к Люси, — я не в состоянии.
— Вот в чем дело, — начала Люси, — ты не забыла того дня, когда мы были с тобой в одном доме на улице Арси, где была несчастная женщина, умиравшая от ожогов?
Маркиза вздрогнула.
Это был один из тяжелых дней ее жизни потому, что в этот день существование Бискара было доказано ей самым несомненным образом, и в то же время все усилия ее друзей найти и возвратить ей сына оставались тщетны.
— Я отлично помню это, — прошептала она: — Дальше!
— У постели умирающей стоял молодой человек.
— Да, и эта несчастная в агонии обвиняла его в сообщничестве с ее убийцами.
— Это так. И этот юноша убежал, не защищаясь.
Маркиза задумалась. Она не забыла этого чувства, которое пробудилось в ней при взгляде на молодого человека.
Ей также хотелось, чтобы он защищался, и когда он бежал, не оборачиваясь, сердце ее будто разорвалось.
— Ну, что же?
— Это он спас Полину!
— Он! Граф де Шерлю, друг де Белена!
— Он самый.
