– Я же помню, – продолжал вдувать Эдик, – на твои спектакли нельзя было достать билет! Что на тебя нашло?! Ты уже в истории российского театра. И можешь спать спокойно!
– Вечным сном, – сорвалось у меня с языка. – Да что мы все о грустном?! – поспешил я исправить положение. – Посмотрите, какая великолепная погода! Солнце! На небе ни облачка!
– Приятно, конечно, сидеть на даче, смотреть в голубое небо, поедать сочную малину… – согласился Икс Игрекович, – приятно, комфортно, но по большому счету, какая разница, где чувствовать себя дерьмом!
Я понял, что пора конкретизировать нашу социально-культуро-психиатрическую деятельность.
– Итак, по сценарию для выполнения нужны три актера: два четких, дисциплинированных, и один как бы такой… да не сыграть ли вам самому, Икс Игрекович? – осенило меня. И я тут же утвердился в своем осенении: – Авторитетно, ненавязчиво и вот в таком упадническом стиле – очень достоверно может получиться.
– А что? – приподнял брови Эдик. – Возможно. И неожиданно…
– И Эдику не нужно будет тратиться на лишнего человечка.
– Ну что ты, разве я об этом?! Икс – это солидно! Это!.. если он как бы предсказатель.
– Нет, – засомневался я, – подумают: крыша поехала к старости. С возрастом у многих едет: кто поэтом себя чувствует, кто – экстрасенсом…
– А если ты? – спросил Эдик. – Ты помоложе.
– Подумают – шутю. Я что ни скажу – думают: шутка. Помирать буду, попрошу стакан воды – засмеются… так и умру, мучимый жаждой.
– Тогда кто же? – задумался Эдик.
– Снегирев, – не удержался я. – С гармошкой. И с бутылкой.
Словно услышав про бутылку, жена Эдика оставила цветы бабочкам и шмелям и восшествовала на террасу.
– А почему ж вы малину не едите?
– А что, если?.. – Я посмотрел на Эдика. А потом – на режиссера.
– Нет! – сразу понял Эдик. – Нет, нет… зачем ей это?!
– А я думаю… – стал оглядывать дородную властную даму Икс Игрекович. – А я думаю, что… очень даже, очень может быть.
– Что может быть? – насторожилась Людмила Георгиевна. – Вы тут о чем?
Мы затихли, каждый в отдельности обдумывая и оценивая.
– Да! – уверенно сказал я.
– Нет! – испуганно сказал Эдик.
– Лучше не найти, – подвел итог Икс Игрекович.
Людмила была талантливей Эдика, масштабней по духу. Но, бросив актерство, стала надменной, нудной. Бравировала грубым словцом. А когда-то…
Когда-то цвела! Не как роза, не как анютины глазки – как подсолнух! Большая, яркая! Солнечная вся какая-то! Пообтеревшись в Москве, закончив ГИТИС, поиграв в театре, стала похожа на лилию – красивый цветок, но бледный… Получила даже какую-то, не помню какую, премию. А потом, будто кто сорвал цветок, и… стала она похожа на ананас – крутобокая, и прическа какая-то такая… антенная. Потому что, если родился артистом – играй, летчиком – летай, лекарем – лечи, юмористом – молчи… А если вором – старайся воровать хотя бы у тех, у кого в избытке.
– Люда, присядьте-ка с нами, – предложил Икс Игрекович, с ходу из тихого гостя превращаясь в непререкаемого командира.
Людмила, примериваясь, села. Впечатление было, что за столом сидело трое, а сейчас – сто.
– Ну? – снисходительно сказала.
– Вот какое дело, – закинул удочку Икс Игрекович, – не испытываете ли вы желания ненадолго вернуться к своей профессии?
– Не испытываю, – отсекла хозяйка.
– Я имею в виду не театр, и даже не кинематограф, а…
– Екимову жену разыграть, я тебе говорил, помнишь? – перепрыгнул от «а» к «я» Эдик. – Бабу его пугануть, а то она вообще…
Глаза у Людмилы загорелись, но не актерским огнем страстно-поглощающим, а хищническим, прицельно-безжалостным.
«Она ее сожрет с потрохами!» – понял я.
– Ну и что я должна – соблазнить ее мужа?
– Боже упаси! – воскликнул я, опередив в испуге Эдика.
– Делать то, что вот Виктор Михайлович написал.
– Да? – Она посмотрела на меня, словно прикидывая: убить сейчас или помиловать?
Из открытых дверей дома царственно вышел рыжий кот, потерся о ножку стола и… впрыгнул мне на колени. В глазах Людмилы мелькнула растерянность и оскорбленность. Она, прищурившись, вгляделась в меня, как некоторые покупательницы смотрят в супермакете на маркировку продукта, кот тем временем улегся поудобнее и заурчал.
– Ну, ладно, – сказала Людмила Икс Игрековичу тоном отличницы, получившей четверку.
Поведение кота она, поразмыслив, не посчитала предательством – коли ему так захотелось. То же было в 80-м году в Магадане у Козина. Переполох! Все ищут кота, возгласы: «Он, наверное, выскочил на лестницу!», «Он может потеряться – он же ни к кому не подходит!» Побежали по лестнице вниз, наверх… Я говорю: «А вот какая-то кошка… у меня». Я сидел за столом, тяжелая скатерть низко свисала, и кота не было видно. Обиделся Вадим Алексеевич, но рассудил: раз его любимый кот (а всего – четыре) так пожелал, значит, это не предательство, а – прихоть.
И Людмила решила, видимо, что мои колени всего лишь удобная полочка для ее любимца. И успокоилась.
– Рад нашему предстоящему сотрудничеству, – сказал я, поглаживая кота по голове и внутренне адресуясь к нему, хоть и смотрел Людмиле в большие зеленые глаза. – Но должен предупредить, что с вашей стороны потребуется импровизация. Вы к этому готовы?
– Я к этому всегда готова, – отрезала хозяйка. – С тех пор как встретила этого типа! – кивнула на притихшего Эдика.
– Тогда начнем! – возвестил режиссер.
Прежде часто спрашивали: «Вы по образованию кто?» В общем-то, резонно, однако важнее: кто вы по призванию. Теперь-то почти не спрашивают – образованные экономисты натворили такого, что не снилось и образованным диверсантам! Руины заводов, запустение полей… А дипломы продают в метро на любой вкус, и поймать продавцов никак не удается. Вот стоят в переходе станции «Комсомольская»: один с табличкой в руках «Дипломы», другой с картонкой «Куплю золото». До комнаты милиции 30 (тридцать) шагов, а поймать – нет никакой возможности! Если бы 20 шагов, ну… 25, тогда бы, наверное, поймали, и дипломированный метрополитеном врач не удостоверял бы, что заразное мясо пригодно к реализации, а юрист… А депутат… недавно выяснилось, что у депутата Госдумы два – мало ему одного! – липовых диплома. А журналист, у которого диплом настоящий, объяснил с экрана телевизора, что депутат был вынужден пойти на обман, потому что всего себя отдает служению народу, и у него нет времени для учебы.
Людмила и по призванию, и по образованию была актрисой, но режиссеры, что сапог на два размера меньше! Не танцевать от души – шаг ступить больно. Уж так исковеркают роль, так ее трактанут, таким идиотом заставят выглядеть на сцене… В результате – актер мордой об стол, а они насупятся гордо: зритель их не понимает, не дорос. Ладно, если раз попадется такой, а два? А три? Если сапог жмет, хочется поскорее освободить ногу. Скинуть опостылевшую обувь, отшвырнуть подальше. И забыть. И не испытывать больше судьбу, и не надеяться. А оставшись в сторонке, хихикать над другими, вроде сочувствуя, вроде завидуя. И вот – талантливый злопыхатель готов! И себя съест, и близких грызть будет. Главное тут – вовремя остановиться. А останавливаться с каждым годом труднее, потому что каждый год театральные вузы вышвыривают новую партию жаждущих славы. И особенно трудно останавливаться женщине, потому что она – женщина! И всякая молодая актриса – ей уже соперница, и не только в творчестве. А вечер не соперник утру, даже если они одинаково тусклы.
Серым, нахмурившимся днем мы дружно ввалились в квартиру Екимова. С неба лишь пару раз капнуло
